— А что вы будете делать с показаниями Снета? — спросил Келли.
Нан, улыбаясь, смотрел на дивную вязь стеблей и линий, покрывавшую колонны фасада. Стебли складывались в картины, линии — в буквы; поддакивая друг другу, они называли мир видимостью и уверяли, что в их переплетениях именем Ира запечатлено все бывшее и будущее. Нан глядел на упорядоченное безумие узоров и думал о том, что разрушило планы Роджерса: все могущество случайности или всемогущество Ира?
На вопрос Келли он махнул рукой и пробормотал что?то со всем невнятное: мол, беспокоиться о безопасности монастыря не стоит. Снет — такой человек, брось его в воду — вода протухнет…
— А если бы, — спросил Келли, — на месте Роджерса был сторонник аравана? Устояли б вы от искушения подать доклад о гнусных замыслах любителей социальной справедливости, даже если б для вящей убедительности пришлось запутать в это дело желтого монаха?
Искусные сплетения стеблей и букв взбирались кверху и завораживали душу уверением, что на свете нет ничего нового. Красота линий ручалась за убедительность слов, и красоту нельзя было упечь за лжесвидетельство… Нан отвел глаза от колонн. Вопрос Келли ему ужасно не понравился.
— А я еще не теряю надежды это сделать, — мягко ответил Нан. — Араван Нарай — потомственный чиновник. Он не хочет быть пешкой в руках предпринимателей, как здешний наместник. Притом он достаточно начитан, чтоб знать, как внезапно и страшно кончаются времена корыстолюбцев. Стать во главе бунтовщиков — возможно, неплохой способ спастись, а быть сыном Ира — вероятно единственный способ остаться во главе бунтовщиков…
Келли тихонько засмеялся.
— Так в чем же все?таки чиновник девятого ранга обвиняет аравана Нарая, — в бескорыстном стремлении к справедливости или корыстолюбивой жажде власти?
Собеседники пересекали широкий монастырский двор.
Он вновь был чисто выметен и ухожен, вытоптанные клумбы усажены новыми цветами, поломанные кусты инча были подрезаны и лишь сильнее от этого пахли.
— Роджерс отлучался с богослужения, чтоб побеседовать с Айцаром, а вот почему не было Меллерта? — спросил Нан, не ответив Келли.
Келли насупился.
— Вам же уже рассказывали о его взглядах. Разве может живой Бог спуститься туда, где правит Бог мертвый? Разве может Бог стать человеком в мире, где Богом стала вещь? Абсолютная автономия духа — вот залог всех будущих автономий, от автономии личности до автономии провинции. Джозеф Меллерт и не собирается молиться дьяволу.
— А — воспользоваться им? Разве не случалось отцам?пустынникам летать на укрощенном дьяволе к заутрене в Иерусалим?
— Представьте себе, Дэвид, — несколько саркастически произнес Келли, — я сам об этом задумывался. Только это уж моя забота.
Они уже стояли под самой стеной. Быстро смеркалось и столь же быстро спадала жара. Нан прислонился к стене спиной: толстенький, заплывший жирком сырцовый кирпич был теплее воздуха.
— Вам не очень хочется, чтобы я совал нос в дела монастыря и расспрашивал монахов, — сказал он.
— Ваша наблюдательность делает вам честь, Дэвид.
— Но почему?
— Потому что чиновники не пропадают в желтых монастырях подолгу. Это раз. Потому что вы выясните меньше моего, — два, а нервы вам истреплют вконец — это три. Ученые здесь едины только в одном — они чиновников не любят, а вейских особенно.
Я не хочу давать им повод объединиться в травле общего врага — землянина, который ведет себя, как вейский чиновник. Вас станут спрашивать, как это можно сделать такую блестящую карьеру к тридцати четырем годам, сколько взяток вы брали и сколько давали, скольких посадили за ведовство и скольких выпустили по блату, и вообще по тем или иным причинам станут ругать Вею. И если вы не выдержите и заявите, что, мол, всякий балбес, провалившийся на экзамене, ссылается на коррупцию, а меж тем половина высших чинов империи — из самых низов…
— А если я с ними соглашусь? — засмеялся Нан.
— Тогда скажут, что вы, как вейский чиновник, научились поддакивать собеседнику тем громче, чем больше вы с ним не согласны.
Нан стоял у края чиновничьей тропы. Стражники выпололи ее накануне Ирова дня, но невыдернутые по лености корневища уже разворошили дерн и целеустремленно поперли вверх.
Келли врал не так умело, как сановники Веи. Нан был готов поклясться: полковник боялся не за его душевное равновесие, а за сам монастырь. Недаром он давеча невольно дал понять, что не сомневается: господин Нан вполне способен употребить кое?какую информацию, доступную Дэвиду Стрейтону, на придворные интриги. И даже, чего добром, разорить весь монастырь, ежели он угрожает безопасности империи. Нет, в монастыре было еще много грязного белья, но полковник собирался отстирывать его сам…
Что ж! Пускай! Для Нана ключ к тайнам монастыря лежал вне его стен. Что бы ни внушал отец Сетакет аравану Нараю, — добраться до Ира имел возможность лишь Нарай.
Лунный брат, неведомый и безликий, мог быть поводом, но не причиной катастрофы, так же как донос в управе может быть поводом, но не причиной опалы. Лунный Брат был всемогущ и потому — нереален. Реален был затвор Айцара, реальна была угроза со стороны Маанари, реальны были люди пышного хлеба, и всех реальней был народ. Народ, который почитал императора богом, потому что он давал ему хлеб; и гроша ломаного не дал бы за бога, не справившегося с должностью. Народ, который был научен числить государство причиной всего сущего — и теперь считал государство причиной своих несчастий…