Масако с нетерпением ждала солнца. Холод был невыносим. Она пыталась шевелиться, как-то двигаться, чтобы сохранить в себе остатки тепла, но тело уже не подчинялось и дрожало так, словно с ней случился припадок. В какой-то миг она поняла, что окна находятся слишком высоко и солнце заглянет в них не раньше полудня и что до тех пор ей не продержаться. Масако не собиралась сдаваться, но постепенно начала привыкать к мысли, что все может закончиться уже совсем скоро, что она просто замерзнет насмерть.
Желая хоть немного отвлечься от невеселых мыслей и сотрясающих тело конвульсий, она огляделась. Помещение напоминало огромный гроб. Ей пришло в голову, что последние два года она едва ли не каждую ночь проводила в другом, подобном этому месте. Неужели ей суждено умереть здесь? А если не здесь, если даже ей повезет выбраться отсюда, то там, по ту сторону двери, которую она так отчаянно пыталась открыть, не ждет ли ее столь же ужасный конец? Помоги мне, прошептала она, надеясь не на помощь мужа или Кадзуо, а на помощь Сатакэ, ее похитителя и врага.
Масако повернулась и посмотрела на него. Он сидел на полу совсем рядом, голый, и глядел на нее. Судя по выражению лица, ее страдания не доставляли ему удовольствия; скорее, во взгляде Сатакэ застыло ожидание. Чего? Она продолжала наблюдать за ним из-под полуопущенных ресниц. Время от времени он тоже посматривал на окна, словно, как и она, ждал рассвета. Его тоже трясло, но он, похоже, не замечал холода.
Словно почувствовав ее взгляд, Сатакэ повернул голову и посмотрел на нее. Их взгляды встретились. Он взял сигарету и закурил. В эту секунду Масако поняла: он ждет света, чтобы увидеть что-то или найти. А найдя, убьет ее. Она закрыла глаза.
Немного погодя до нее донесся шорох. Масако открыла глаза. Сатакэ поднялся и искал что-то в пакете. Нож в черных кожаных ножнах. При виде оружия ей стало еще холоднее, если только такое вообще было возможно. Чтобы скрыть страх, она отвернулась.
Солнце наконец все же заглянуло в окна, лучи коснулись кожи, и поры начали раскрываться, дышать. Масако подумала, что если немного согреется, то, может быть, даже сумеет уснуть, потом вспомнила про нож и рассмеялась про себя.
В обычный день к этому времени она уже пришла бы домой, соорудила завтрак, подала на стол и готовилась к стирке. Еще немного — и ее потянет в сон.
Что подумают Нобуки и Йосики, когда она исчезнет без следа? В любом случае, умрет ли она здесь, или сбежит, им ее уже не достать. Впрочем, разве Йосики не сказал, что не станет ее искать? Как ни странно, вспомнив об этом, Масако успокоилась — оказывается, она прошла немалый путь.
Стало еще светлее, и Сатакэ подошел к ней.
— Неужто вы и впрямь делаете эти готовые завтраки на такой штуковине? — Он улыбнулся собственной маленькой шутке. Масако чувствовала себя куском лежащего на ленте смерзшегося риса. Могла ли она подумать, что закончит жизнь на конвейерной ленте? Йоси, всегда устанавливавшая скорость хода конвейера, смогла найти выход, а вот ей это не удалось, — Как ты резала тело? Так? — Он провел пальцем от горла до самого низа живота, словно представляя, как вскроет ее ножом. Она вскрикнула от боли. — Как тебе пришло в голову порубить его на части? Что ты чувствовала, когда делала это? — Масако поняла, что он пытается пробудить в ней злость и ненависть. — Ты такая же, как я. Ты зашла слишком далеко.
И снова Сатакэ был прав: пути назад нет. Она сама слышала, как захлопывались за ней двери. Первая — в тот день, когда они разрезали Кэндзи. Но что случилось с Сатакэ? Почему он стал таким? Масако спросила, однако ответа не услышала. Она посмотрела ему в глаза — что в них скрыто: вязкая черная топь или просто пустота?
Она вскрикнула, когда холодные пальцы раздвинули ей ноги, а потом, когда он вошел в нее второй раз, неожиданно ощутила тепло. Ее тело словно запело от радости, приняв в себя источник энергии гораздо более мощный, чем бледные солнечные лучи. То теплое, упругое, твердое, что двигалось внутри ее, помогало ей оттаивать. Связавшее их звено было самым теплым предметом во всей огромной и пустой пещере, но Масако беспокоило то, что ее тело совершенно естественно откликнулось на доставленное ему наслаждение. Чтобы не показать это Сатакэ, она закрыла глаза.
— Смотри на меня, — сказал он, пытаясь поднять ей веки.
Ну уж нет, подумала Масако, скорее я ослепну, чем позволю тебе догадаться. Она ненавидела его всем своим существом, и ее пугало, что глаза могут выдать нечто другое. Сатакэ сказал, что ненавидит ее, потому что она женщина. Тогда почему бы ему просто не прикончить ее прямо сейчас? Он стал бить ее по лицу, чтобы всколыхнуть в ней ненависть, но получилось так, что в ней проснулась жалость к этому мужчине, не способному испытать наслаждение, не вызвав в женщине ненависти и презрения. Его прошлое, выступая из тумана, начало обретать очертания.
— С тобой что-то не в порядке, — сказала она. — В тебе что-то сломалось.
— Конечно, — ответил он. — Так же как и в тебе. Я понял сразу, едва увидел тебя в первый раз.
То, что его привлекло к ней именно это, а не что-то другое, только усилило ее ненависть. Сатакэ прижался к ее губам, и Масако в полной мере почувствовала силу движущего им желания. Потом он достал из ножен нож и положил его на платформу. Она инстинктивно отвернулась и зажмурилась, но Сатакэ снова поднял ей веки и уставился в ее глаза. Она ответила ему таким же взглядом, понимая, что, если представится шанс, оружием нужно будет воспользоваться без промедления, быстро и решительно.