— Вас давно не было на работе.
— Я простудилась.
— А я думал, вы ушли.
— Я не собираюсь уходить.
Масако повернула голову и посмотрела на темную улицу. Дорога вела к заброшенному цеху. В ее взгляде появилось нечто, чего не было раньше, — тревога? беспокойство? — и Кадзуо понял: случилось что-то плохое. Что-то связанное с тем ключом, который она выбросила в дренажную канаву. Он всегда был восприимчив к настроению других людей — иногда это причиняло неприятности, иногда шло на пользу.
— У вас проблемы?
Масако повернулась.
— Это так заметно?
— Да.
— У меня есть проблема, но в помощи я не нуждаюсь. Вы просто подержите у себя этот пакет, хорошо?
— Что это за проблема? — спросил он, но она сжала губы и молчала.
Вы просто подержите у себя этот пакет, хорошо?
— Что это за проблема? — спросил он, но она сжала губы и молчала. Кадзуо вдруг испугался собственной настойчивости. — Извините, — сказал он, чувствуя, что краснеет.
— Все в порядке. Это мне нужно извиняться.
— Нет, — возразил он и, опустив пакет в нагрудный карман куртки, застегнул «молнию».
Масако достала из кармана ключ и повернулась. Ее машина стояла, должно быть, где-то поблизости.
— Спасибо.
— Масако-сан?
— Да?
— Вы можете простить меня?
— Конечно.
— За все?
— Да.
Она опустила глаза. Задача, которую он считал самой трудной, оказалась решенной на удивление легко. Слишком легко. Глядя на нее, Кадзуо вдруг понял, что так легко получилось лишь потому, что он хотел другого прощения: ее сердце осталось холодным. А без этого все остальное ровным счетом ничего не значило. Он прижал руку к груди, нащупывая висящий на цепочке ключ. Рука коснулась бумажного пакета.
— Но… скажите… — прошептал он. Она ждала, не поднимая глаз. — Почему вы оставляете это мне?
Ему нужно было знать. Он не мог уйти, не получив ответа. Масако бросила окурок на землю и наступила на него каблуком. Потом посмотрела на Кадзуо.
— Сама не знаю. Наверное, потому, что больше мне некого попросить.
Всматриваясь в ее лицо, видя залегшие у рта морщины, Кадзуо впервые подумал, что она, должно быть, очень одинока. Иначе разве доверила бы она такие большие деньги ему, иностранцу, почти незнакомому человеку, а не семье, не друзьям? Она отвернулась, словно избегая его взгляда, и пнула носком гравий. Несколько камешков улетели в темноту. Кадзуо сглотнул.
— Некого?
— Некого. — Масако покачала головой. — Мне некого просить, и у меня нет надежного места для их хранения.
— Потому что вы никому не доверяете?
— Да. — Она снова посмотрела ему в глаза.
— Но мне вы доверяете?
Кадзуо затаил дыхание.
— Да.
Она задержала взгляд еще на несколько мгновений. Потом повернулась и зашагала в сторону фабрики.
— Спасибо, — пробормотал он, снова прижимая руку к груди. К сердцу, но не к деньгам.
Выход
1
Обручальное кольцо. Яои смотрела на него так, как будто никогда раньше не видела. Обычное платиновое колечко. Она хорошо помнила то теплое воскресенье в самом начале весны, когда они с Кэндзи отправились за кольцом в местный универмаг. Он только взглянул на витрину и сразу же попросил показать самое дорогое, какое только есть; в конце концов, такие покупки делаются раз в жизни. Яои до сих пор помнила, какой счастливой чувствовала себя в тот день, как радовалась и волновалась. И где же все эти чувства? Куда ушли? Что случилось с той счастливой парой?
А случилось то, что она убила Кэндзи. Крик, в котором боль смешалась с отчаянием, крик, который она удерживала в себе последние месяцы, сорвался с губ — Яои лишь теперь в полной мере осознала, что же именно она сделала.
Вскочив с кресла, она выбежала из гостиной, метнулась в спальню и, встав перед зеркалом, подняла свитер и стала смотреть на живот, отыскивая хотя бы малейший след синяка, долгое время служившего видимым доказательством ее ненависти к мужу и стимулом к убийству, но пятно сошло, исчезло, не оставив после себя ничего. Пока оно оставалось, Яои всегда могла объяснить себе, почему Кэндзи — человек, когда-то желавший для нее самого лучшего, потому что самое лучшее подразумевало вечное — умер. Пока знак сохранялся на ее теле, она отказывалась принимать на себя вину за произошедшее.
И вот теперь его не стало.
Неужели я и в самом деле такая бесчувственная? Она опустилась на пол.
Подняв через некоторое время голову, Яои увидела прямо перед собой фотографию Кэндзи на семейном алтаре. Глядя на улыбающееся лицо — снимок был сделан давно, в ту счастливую пору, когда они вместе проводили воскресенья за городом, — она ощутила новый прилив злости. Почему он так переменился? Почему стал таким злым? Почему ему доставляло удовольствие унижать и даже бить ее? Почему он не хотел помогать ей с детьми? Старые обиды поднялись в ней подобно приливной волне, сметая на своем пути слабые ростки сожаления и раскаяния.
Да, возможно, она поступила плохо, убив Кэндзи, но заставить себя простить его Яои не могла. Снова и снова повторяла она привычное заклинание: я тебя не простила. Я убила тебя, но не простила. И не прощу никогда. Ты виноват, потому что изменился. Я осталась прежней, а ты стал другим. Это ты погубил ту счастливую пару, которая выбрала когда-то это кольцо.