— Как хочешь, могу и твою. Только потом не жалуйся.
Пахом наклонился, поднял из кучи старую подкову, долго ее рассматривал, потом презрительно сказал:
— Сразу видно не московская работа, дрянь, а не работа!
Я промолчал.
— Ладно, приходите к обеду, все исполню в лучшем виде.
— Сейчас делай, — потребовал я, — хочу посмотреть, как ты работаешь.
— Сейчас никак нельзя, мне сперва опохмелиться нужно.
— Понятно, тогда прощай, поищу кого-нибудь другого, который уже опохмелился.
— Пахомушка, — засуетился Косой, — чего тебе сейчас пить с утра-то, сделай человеку работу и тогда отдыхай!
Кузнец хотел возразить, но со стороны избы послышался кого-то бранящий визгливый женский голос, и он, видимо, по привычке, быстро втянул голову в плечи:
— Ладно уж, так и быть… Только за работу отвечать не буду. Если бы своей подковой ковал, тогда конечно, а чужой, да еще дрянной работы… Если что, не обессудь.
Я кивнул, и он непривычно для себя быстро юркнул в кузницу.
— Пахом, он всем кузнецам кузнец! — запел старую песню доброхот. — Подкует так, что любо дорого!
Я, увидев пережженную, испорченную подкову, был настроен менее оптимистично, и, когда кузнец вышел на свет божий с молотком, гвоздями и напильником, потребовал показать, чем он собирается работать.
— Гвозди у меня первейшие, такие по всей Москве не найдешь, — хвастливо объявил мастер, продолжая коситься в сторону избы, откуда, не замолкая, лились звуки высокого женского голоса.
— Покажи, — потребовал я.
— Чего показывать, Пахом такой человек, сказал, значит, так оно и есть! Специальные гвозди!
— Дай посмотреть, — настырно потребовал я, почти насильно вытаскивая из могучей черной руки гвозди.
— Ну, смотри, коли делать нечего.
«Специальные» гвозди был в точности такие же, как и забракованная мной подкова. Я без труда согнул пару из них пальцами.
— Такими гвоздями подкову прибивать нельзя, у тебя есть хорошие?
— А эти чем тебе не нравятся? Да с такими гвоздями ты до самой Калуги доедешь!
— Хорошие гвозди, железные, — поддержал соседа Петр, — Пахом первый на Москве кузнец!
— Ладно, поищу кого похуже, но кто мне по нраву, — сказал я и попытался вытащить свою подкову из руки закопченного гиганта.
Из этого ничего не получилось.
Из этого ничего не получилось. Он сжал руку так, что побелели сквозь въевшуюся копоть костяшки пальцев. Потом вдруг заговорил угрожающе, раздувая ноздри и так широкого носа:
— Ты, проезжий, того, говори, да не заговаривайся! Я с тобой полдня потерял, не хочешь коня ковать, твое дело, но за работу и беспокойство заплати!
Петр Косой тоже разом потерял недавнюю мягкую обходительность, начал подступать боком, как бы отрезая мне путь отхода.
Мне сделалось грустно. Когда еще мои соотечественники научатся честно работать, а не дурить и морочить наивных и доверчивых людей.
— Ладно, — сказал я, — и сколько же ты хочешь получить?
— По справедливости, дай, сколько не жалко, — ответил кузнец, кажется, впервые с того момента, когда я его увидел, перестав хмуриться. — Нам чужого не нужно, но и своего не упустим!
— Полушки хватит? — назвал я самую мелкую монету в денежном счете, равную половине московской копейке.
— Чего?! — воскликнул кузнец, начиная раздувать гневом щеки.
— Полушку даешь?! — поддержал его доброхот Петр, поменяв вкрадчивый голос на гневный. — Да за такую работу ефимки мало! Я сейчас свистну, столько народа сбежится, что ты не только ефимку, ты коня отдашь, чтобы мы только тебя отпустили по добру по-здорову!
Западноевропейская серебряная монета иоахим-сталер, имевшая хождение на Руси, сокращенно называлась иохим, или попросту ефимкой. Ефимка, что требовали мои новые знакомые, была приличной суммой, так что это уже напоминало обычный грабеж. Похоже, я попал на обычную «разводку лоха».
— Лучше давайте разойдемся мирно, — предложил я, — от этого всем будет только лучше!
— Заплатишь, что положено, может быть, и отпустим с миром, — вместо кузнеца ответил Петр Косой таким жестким тоном, что мне теперь стало понятно, кто тут главный. От расхлябанной болтливости доброхота не осталось и следа, Косой смотрел на меня свысока даже с какой-то с холодной насмешкой.
Я огляделся. Справиться с двумя безоружными людьми было не вопросом, сложность была в том, как потом отсюда уехать. Довольно большой, соток на пятнадцать, двор кузнеца окружала сплошная изгородь вроде плетня. Сможет ли перемахнуть через нее мой донец, я не знал.
— Долго ты еще будешь телиться? — подал свой голос и Пахом. Он, уверенный в своей физической силе, стоял в трех шагах от меня.
Я не спешил отвечать, а рука машинально легла на эфес сабли. Это не осталось незамеченным. Петр по мальчишески вложил два пальца в рот и свистнул. Тотчас из кузницы вышли два парня с железными прутьями в руках. Они были чем-то похожи друг на друга, крупные, белоголовые с закопченными лицами. Я понял, что приключение становится опасным.
— Плати и езжай своей дорогой, — сказал Косой, немного отступая, чтобы не попасть под раздачу, если начнется драка.
Самое неприятное в этой истории было то, что моя лошадь стояла в узком загоне для ковки, к тому же привязанная уздечкой к коновязи.