— Где будем праздновать? — спросил я девушку, когда за нами закрылась дверь, и мы оказались в темноте.
— Где тебе хочется, — ответила она.
— Давай здесь, — предложил я, толкнув первую попавшуюся дверку.
Мы, согнувшись, Прасковья слегка, а я в три погибели, вошли в тесное душное помещение. Запах тут был, мало сказать, омерзительный, тошнотворный. Воняло так, как будто здесь живут несколько бомжей..
— Пойдем отсюда, — воскликнул я, выскакивая в общий коридор, — тут дышать нечем.
Теперь помещение для приобщения к прекрасному я выбирал исключительно по запаху. В конце концов, мы оказались в той же каморке, где сидели до этого. Девушка, одурманенная успокоительным, кажется, не понимала, что я ищу. Скорее всего, не ощущала запахов.
— Ты давно здесь живешь? — спросил я, когда мы устроились на голых нарах.
Прасковья, как мне показалось, не сразу поняла вопроса. Я повторил. Она, наконец, ответила:
— Не знаю, наверное, давно.
— Сколько тебе лет? — поинтересовался я, уже без надежды на правильный ответ.
— Не знаю, я в счете не сильна.
Больше, собственно, говорить нам было не о чем, но я спросил:
— Ты помнишь тех, кого возлюбила?
— Нет, я всех люблю.
— Понятно, — сказал я, хотя ничего пока понятно не было. Только то, что одурманены здесь все капитально, а предводитель имеет с этого какие-то дивиденды и, возможно, не только материальные. Предположить, что в нынешние темные времена существуют такие подпольные заведения, было сложно. Но как говорится, факты — упрямая вещь.
Мы сидели и молчали. Девушка сложила руки на коленях и не шевелилась. Никаких предпосылок к стремлению одарить меня любовью я в ней не замечал. Решил попробовать проверить, насколько ей нравлюсь, спросил:
— Я тебе люб?
— Да, — быстро, не задумываясь, ответила она и добавила, — мне все люди любы.
Я другого ответа не ожидал и выяснять подробности не стал.
— Скоро принесут напиток? — опять нарушил я утомительное молчание.
Решил попробовать проверить, насколько ей нравлюсь, спросил:
— Я тебе люб?
— Да, — быстро, не задумываясь, ответила она и добавила, — мне все люди любы.
Я другого ответа не ожидал и выяснять подробности не стал.
— Скоро принесут напиток? — опять нарушил я утомительное молчание.
— Скоро, — односложно сказала она.
Сидеть в полной темноте в тесной каморке занятие не самое приятное, но Прасковью это, кажется, нисколько не волновало, сидела себе и сидела.
— Ты не спишь? — задал я ей новый вопрос, начиная томиться от скуки.
— Нет, не сплю.
Нужно было чем-то заняться. Даже мысли попытаться ухаживать за вялой красавицей в голову не приходило.
В храме любви я, видимо, оказался совершенно лишним.
— Расскажи о себе, — попросил я девушку, когда сидеть без дела стало совсем невыносимо.
— Что обо мне говорить, — после очередной долгой паузы ответила она, — я как все.
— Понятно, — только и смог сказать я.
Дольше сидеть и ждать неизвестно что я был не в силах. Встал, размял плечи и толкнул прикрытую дверку. Она не открылась. Я надавил сильнее, она и теперь не поддалась. Это было странно. В этой части дома было так тихо, что если бы кто-то подошел и запер нас снаружи, то я непременно это услышал. Плохо настеленные полы так скрипели при ходьбе, что неслышно прокрасться было нереально. Я чертыхнулся.
— Сейчас отсюда нельзя выходить, — подала голос Прасковья. — Скоро у нас с тобой будет праздник!
— Видел я такой праздник в одном месте, в белых тапочках, — проворчал я, предпринимая новую попытку выйти наружу. Страшно мне не было. Со мной оставалось оружие, так что отбиться от здешних клоунов я мог свободно. Удивляло, кто нас запер, и как ему это удалось.
— Тише, — попросила каким-то больным голосом Прасковья, когда я совсем расшумелся и начал колотить в дверь каблуком, — нас накажут!
— Пусть попробуют, — сердито сказал я, но стучать перестал. Слишком жалок и испуган был ее голосок. — Ладно, подождем еще немного, а потом я все равно выломаю дверь.
Словно почувствовав, что мое терпение на исходе, за наружной перегородкой послышались чьи-то шаркающие шаги, добрались до нашей двери и остановились. Я ждал продолжения. Дверца легко скрипнула и свободно открылась. Опять, как и в прошлый раз, мелькнул огонек свечи, в полной темноте показавшийся слепящим. Он легко дрожал в старческой руке. После того, как я воочию увидел старуху, ничего мистического в ее появлении не просматривалось. Бабка вошла в коморку. Была она такой сгорбленной, что в низкий проем прошла, не согнувшись.
— Заждались, голубки? — добродушно спросила она дребезжащим голоском. — Принесла вам отвар, радуйтесь.
— Спасибо, — поблагодарил я, принимая из ее руки кружку с зельем. — Садитесь, бабушка, отдохните.
— Спасибо, милый, я и впрямь забегалась. Хлопот полон рот, а годы на плечи давят, за ноги цепляются. Пожалуй, чуток погощу.
Старуха, не выпуская из руки свечи, с трудом села на низкую лавку и заерзала, устраиваясь поудобнее. Мне показалось, что, в отличие от остальных обитателей трактира, она вполне нормальная, самая обычная старушка без тяги к всемирной любви. Нужно было воспользоваться ситуацией и попробовать выведать у нее хоть что-нибудь путное. Я торопливо придумывал, как ловчее завести разговор, но ничего сказать не успел, она заговорила сама.
— Ты, милок, сюда доброй волей попал или силком притащили?