Когда все было кончено, раненые поляки уехали к себе, а русских мы оставили на попечение хозяев избы. Гонца я отвез в усадьбу Прасковьи. Две раны на руках и плече были у него относительно легкие, а вот проникающее ранение в грудь меня беспокоило. Однако гонец держался молодцом, ни на что не жаловался, стонал в крайних случаях и даже отказался от подводы, поехал верхом.
Теперь в купеческом имении меня встретили как близкого знакомого хозяйки, так что никаких проблем с размещением героического гонца и уходом за ним не возникло. Как всегда бывает в экстремальных ситуациях, сердобольные русские люди проявили максимум доброты и внимания. Гонца уложили в чистой светлице, приставили к нему сразу двух сиделок и, казалось, готовы были сделать что угодно, лишь бы облегчить ему страдания.
Уже собираясь уходить, я спросил, где Прасковья. Мамушка Матрена таинственным голосом сообщила, что детонька ушла неведомо куда. Только тогда я вспомнил, что сам же и отправил ее к подьячему. По-хорошему, следовало убедиться, что с девушкой все в порядке, но цари не любят ждать, и я решил сначала наведаться в Кремль.
За всеми своими делами я совсем забыл, что номинально служу, и изредка показываться на глаза монарху мой, можно сказать, верноподданнический долг. Другое дело, что конкретных обязанностей у меня до сих пор не было, как и жалованья, так что, как говорится, не хочешь платить, нечего заказывать музыку.
В эти стародавние времена власть и народ жили каждый своей жизнью. Представители высшего эшелона денно-нощно заседали, и все думали, как бы осчастливить подданных, остальные жители государства за это власть любили, но к легкому счастью не стремились.
Проявлялось это в тупом нежелании следовать мудрым указам и приказам. Однако такое отношение к их деятельности не умиряло энтузиазма власть предержащих, они, не взирая ни на что, беззаветно отдавались служению отчизне.
Когда я, наконец, добрался до царских сеней, там, как обычно, все кипело и бурлило. По всему царскому дворцу сновали чиновники, решая непонятные мне государственные проблемы, понятно, с учетом своих частных интересов. На меня, как и следовало ожидать, внимания никто не обратил, и никто не побежал государю докладывать о моем приезде.
Когда мне надоело подпирать стены, я остановил одного из личных царских слуг, постельничего по имени Никита Безобразов, и попросил доложить царю о своем приходе.
Никита, с которым у нас были неплохие отношения, удивленно на меня посмотрел и сказал, что государю сейчас не до меня.
— Так он же сам за мной присылал гонца!
— Ты что-то путаешь, — еще больше удивился он, — Государь Дмитрий Иоаннович готовится к встрече с матерью и занят с портными. Завтра у него торжественный день, он поедет встречать царицу, так что он никого не принимает.
— Интересно, а ты случайно не знаешь стольника Нечаева? Это он посылал за мной гонца.
— Нечаева? Есть такой, видел его утром. Плохой человек, ты с ним лучше не связывайся.
— Я-то не буду, это он со мной связался. Прислал от царского имени гонца, по дороге меня пытались убить.
Никита покачал головой, но кажется, не очень удивился.
Мне стало неловко, что я втягиваю его в свои проблемы. Не так близко мы были с ним знакомы, чтобы просить о помощи.
— Ладно, пойду, — сказал я, — если государь обо мне спросит, скажи, что приходил.
— Скажу. А от Нечаева ты все-таки держись подальше. Он скользкий как уторь, живет одной кривдой. Если и подсылал убийц, все равно ты ничего не докажешь, на тебя же и свалит. У него в родне да свояках три боярина.
— А кто такой дьяк Ерастов? — спросил я, решив заодно выяснить, что собой представляет этот таинственный человек, которого все так боятся.
— Ерастов? — опять повторил за мной постельничий. — Дьяк посольского приказа. Эка ж тебя, брат, сподобило, на таких людях споткнуться!
— Что, такой же, гад, как и Нечаев?
Безобразов, прежде чем ответить, огляделся по сторонам, подождал, пока мимо пройдет слуга, только после этого сказал:
— Петька Нечаев рядом с ним ангел небесный. Вот кого берегись, как огня, так это Ерастова. Он такой хитрый и подлый человек, что самого себя обхитрить хочет. Хуже его у нас в Москве немного людишек найдется. А может, он и есть среди них самый худой.
— А не подскажешь, где он живет? — рискнул задать я бестактный в этой ситуации вопрос.
Никита помялся, так ему не хотелось поминать опасного дьяка, однако ответил:
— Точно не знаю, слышал, что где-то на Якиманке. Послушай доброго совета, забудь ты про них обоих на веки вечные. Пойдут на тебя войной, никто тебя не спасет. И государю не вздумай жаловаться. Ему пока не резон с боярами на вы идти, да он и не станет вмешиваться. Чтобы на таких, как они, управу найти, нужно Иоанном Грозным быть и на престоле, как на скале, сидеть!
Я видел, что Безобразову говорить на эту тему очень неприятно, он косился по сторонам и вел себя сковано. Потому разговор пришлось кончить. Я поблагодарил постельничего за информацию и добрые пожелания, и мы с ним распрощались.
Решив дела во дворце, я собрался поехать в дом подьячего, любить и охранять свою красавицу.
Я поблагодарил постельничего за информацию и добрые пожелания, и мы с ним распрощались.
Решив дела во дворце, я собрался поехать в дом подьячего, любить и охранять свою красавицу. Пользовался я «трофейным» конем, оставшимся от одного из убитых утром заговорщиков. Возле коновязи, где я его оставил, крутился какой-то синий стрелец, парень лет двадцати. Едва я отвязал поводья, как он подошел и спросил, почему я беру чужую лошадь. Вопрос был, конечно, интересный, но грозил локальным скандалом.