— Здравствуйте! Вы не подскажете, как лучше добраться до Калиткино?
— А вот туда иди! — старушка махнула рукой направо. — Обойдешь забор, и снова выйдешь на старую дорогу. Она тебя прямо в Калиткино и приведет.
— Кто же тут этот забор поставил прямо поперек дороги?
— Да уж, считай, пять… да нет, шесть лет тут стоит. Так и ходим вокруг.
— Кто его поставил-то?
— Да монастырь тут открыли, наш, славословный, — старушка сложила пальцы правой руки в щепоть и поочередно дотронулась до правого плеча, левого плеча и лба. Это был треугольник — символ веры хрустианской религии и, в том числе, одной из его ветвей — славословия.
— Что же монахи о людях не подумали? — спросил я.
— Как не подумали? — удивилась старушка. — Они денно и нощно молят за нас, грешных, бога нашего, Изуса Хруста, да будет благословенно его имя.
Старушка вновь сотворила треугольник.
— Я про забор говорю. Зачем они поставили забор поперек дороги?
— Так ведь там раньше землица была ничейная, там издавна мы, перебежкинские, пасли скотинку вместе с калитковскими. Ох, какая там травка была на заливных лугах вдоль ручья! Молоко у моей коровки получалось обильное, вкусное! А на том берегу, на пригорке, церквушка стояла старинная. При Уравнителях-то церквушку закрыли, обветшала она, развалилась. А при нынешней власти вновь вернулась сюда благословенная славословная вера. — Старушка еще раз треугольником осенила лицо. — И вот эти места так понравились нашим заступникам перед богом, что порешили они не только церквушку восстановить, но и возвести здесь монастырь для благословенной славословной братии. Вот и отгородили они монастырь. А заодно обнесли изгородью луга, ручей да часть рощицы. Так что туда, налево, ты не ходи, там, считай, верст десять вокруг надо обойти. А направо — вдвое короче.
— Где же вход внутрь? Почему не сделали ворота на месте дороги?
— Так ведь благословенная братия проложила в монастырь дорогу со стороны Калитикно, от большого шоссе. Они и замостили дорогу, и парадный въезд в монастырь сделали во славу божью. А этой дорогой они не пользуются. Благословенная братия в свой монастырь только на машинах ездит, пешком от станции не ходит. Так что с этой стороны дорога уже пять… да нет, шесть лет закрыта.
— Но почему для людей-то не оставили проход? Почему вам, местным жителям, не разрешают ходить по старой дороге?
— Ох, так кто же нам, грешным, позволит ступать по благословенной монастырской земле, посвященной богу нашему, Изусу Хрусту? — старушка сотворила треугольник. — Мы уж как-нибудь по краешку обойдем, лишь бы простились грехи наши тяжкие, лишь бы молилась за нас благословенная монастырская братия. Да и ведь они нас не гонят со двора, в церквушку-то нас пускают, отмаливать грехи наши тяжкие, да жертвовать малую толику на монастырь во славу божью.
Старушка помолчала, вспоминая о чем-то, и быстрым движением смахнула набежавшую слезу:
— Вот только коровку мою жалко. Когда ее пасти стало негде, пришлось на мясо отдать. Уже пять… да нет, шесть лет прошло, а до сих пор ее жалею. Ох, какое у нее молоко было… Вот если бы можно было поминать коровку-кормилицу в заупокойных молитвах, то я бы уж свечку за нее поставила.
Полушутя я посоветовал старушке:
— А вы дайте монахам денег! За деньги они не только корову, но и крыс со змеями согласятся в молитвах упоминать.
— А что? — как бы сама у себя спросила старушка. — А и попробую! Небось, благословенная братия не откажется ни от скромного приношения во славу божью, ни от поминания доброй безответной скотинки, никому зла не сделавшей. Мужа-то моего покойного, пьяницу, драчуна, бездельника в молитвах поминают. А уж коровка-то была и полезнее, и добрее его.
— Так вы ходите в церковь вокруг всего забора? — спросил я.
— А как же иначе? — удивилась старушка. — В церковь-то ходить надо. Свои грехи замаливать, покойников в молитвах поминать, чтобы на том свете им легче жилось. Без церкви, да без благословенной веры славословной нам, людям великоколосским, никак нельзя.
Я уточнил:
— Славословные священники отобрали вашу землю, из-за них вы лишились единственной коровы. И вы все равно идете в их церковь и платите им деньги, потому что считаете себя грешницей, а их — святыми?
Старушка смотрела куда-то вдаль и часто моргала ресницами. Даже в созданной мной майе она не могла осознать того, что я сказал. Привычные фразы помогли ей найти ответ:
— Ох, кто мы такие, великие грешники, чтобы рассуждать о правде, да о справедливости божьей? Наше дело трудиться да молиться, а уж после смерти Изус Хруст, да будет благословенно его имя, рассудит, да разберет все наши грехи.
Я узнал все, что мне было нужно, и дальше продолжать разговор не было никакого смысла. Разумеется, я не собирался обходить забор. Оглядевшись и увидев, что, кроме пребывающей в майе старушки, поблизости нет ни одного жителя Перебежек, я в одно мгновение перемахнул через забор.
Моим глазам открылось обширное пространство в несколько гектаров. Прямо передо мной расстилалось поле, которое плавно спускалось к ручью, обозначенному цепочкой кустов и невысоких деревьев. На другой стороне ручья тоже раскинулось поле, поднимавшееся на пригорок, к белому каменному храму хрустианской религии, блестевшему на солнце позолоченной крышей. Слева от храма были выстроены вполне современные двух- и трехэтажные коттеджи. Возле них располагались хозяйственные постройки и гаражи. Присмотревшись и употребив немного магии, я разглядел дорогие автомобили иностранного производства. В общем, славословная братия жила в монастыре со всеми привычными удобствами, как в доме отдыха.