— Спасибо, — ответил я, — но я стараюсь по возможности не употреблять алкоголь.
— Да ну? — удивился Тимофей Пахомович. — А что так?
— Он мне мешает. Если у вас найдется еще одна бутылка минералки, я был бы вам признателен.
Тимофей Пахомович сделал знак Афанасию, стоявшему в открытом дверном проеме между комнатами, и тот направился к холодильнику. Я знал, что там стоят целых две бутылки минералки, с газом и без газа, но не стал уточнять, что предпочел бы негазированную.
— А позвольте полюбопытствовать, мой юный друг, чему же такому мешает вам алкоголь? — спросил у меня Тимофей Пахомович.
— Всему.
— Ну, все-таки?
И тут, наконец, Световзор Пантелеевич оторвался от минералки, и к нему вернулся голос.
— Тим, — прохрипел он, — то есть, Тимофей Пахомович, этот парень только что меня уложил! Меня!
Ученики Световзора едва не поперхнулись своим пивом.
— Да ну?! — недоверчиво воскликнул Тимофей Пахомович. — Не может быть!
— Только что, прямо здесь! — тренер обратился ко мне: — Фил, как ты это сделал? Я никогда в жизни не встречал ничего подобного!
Я ожидал, что тренер затаит страх, обиду и гнев, но, казалось, он испытывал только любопытство и восторг:
— Скажи, Фил, что это за стиль? Как ты разбил костяные шары?
— Я же говорил, что я все придумываю сам.
Иногда прямо на ходу.
— Не может быть! — выдохнул Световзор и, все еще не веря, уставился на меня. — Так ты еще сказал, что должен был выжить или погибнуть. Это что, серьезно? Это правда?
— Правда.
— Сколько же тебе лет?
Я пожал плечами:
— Это сложный вопрос. Номинально — не так уж и много. А фактически — гораздо больше.
Тимофею Пахомовичу, видимо, надоело слушать наш разговор, и он решил вмешаться:
— Так ты говоришь, Световзор, что этот парень хорошо дерется?
— Хорошо — это не то слово!
Я запротестовал:
— Извините, но я вообще не умею драться. Я умею только…
Не желая произносить определенного слова, я сжал ладонь в кулак, как будто душил чье-то горло.
Тимофей Пахомович хитро и оценивающе прищурился:
— А скажи-ка мне, Филипп Скалкин… Ведь ты же Филипп Скалкин, я правильно понял? Скажи честно, тебе уже приходилось участвовать в СЕРЬЕЗНЫХ делах?
— Да, — коротко кивнул я.
— Хм… Выглядишь ты, надо признать, довольно юно. Кстати, кто тебя сюда направил?
— Мужчина примерно вашего возраста. Седой, невысокий, крепкий.
— И где вы познакомились?
— Вообще-то мы не знакомились. Я уже говорил, что он мне не назвал своего имени. — Я кивнул на Афанасия, который давно принес и поставил на стол бутылку минералки, да так и остался стоять рядом, слушая наш разговор. Афанасий кивнул, подтверждая, что именно так я и сказал по телефону.
Тимофей Пахомович переглянулся с Захарием Ефимовичем. Я был уверен, что их крайне заинтересовала моя личность. Люди они были не глупые и, наверняка, понимали, что если бы в их организацию кто-то хотел внедрить своего агента, то этот агент вел бы себя незаметно и старался быть таким же, как все. Я же, наоборот, явно «тянул на себя одеяло». Интересно, когда Тимофей Пахомович или Захарий Ефимович позвонят своему товарищу, чтобы узнать где, когда и при каких обстоятельствах он дал телефон их клуба некоему Филиппу Скалкину?
Мне подумалось, что я, пожалуй, переборщил со своим чересчур эффектным появлением. Увы, будучи магом по крови, я не хитер, не изворотлив и не умею притворяться. Пришлось задействовать силы, которыми я обладаю, чтобы немного подправить мысли людей в клубе. Я создал нечто вроде массового внушения, корректирующего представление о себе: «Возможно, этот парень Фил и умеет кое-что, и бывал в разных переделках, но ведь в этом нет ничего необычного, он такой же, как и все, простой человек».
Специально для Тимофея Пахомовича и Захария Ефимовича я добавил размышления о том, что Филипп Скалкин, скорее всего, имеет некоторые трения с законом. Не с нормами общественной морали, а именно с государственным законом, действующим в Колоссии в интересах боблинов и делающим людей бесправными и нищими. Поэтому не следует звонить своему товарищу и выяснять обстоятельства его знакомства с Филиппом Скалкиным. Ведь это, что называется, «не телефонный разговор». (Я до сих пор не знал, как зовут седого, Захаром или Митяем, так что эту часть внушения пришлось проделать особенно тонко, не упоминая его имени, а только воссоздав образ по памяти). В общем, я примерил на себя тот случай в поезде, который свел седого «вербовщика» с парнями, защитившими своих девушек от приставаний боблинов.
С удовлетворением я ощутил, что вышел из фокуса общего внимания. Я стал для собравшихся одним из множества людей, таким же, как они сами. Конечно, никто из них не забудет, что я владею боевым искусством, но это уже не так важно и совсем не экстраординарно.
Конечно, никто из них не забудет, что я владею боевым искусством, но это уже не так важно и совсем не экстраординарно. Пожалуй, это просто добавит мне плюсов в общей оценке.
Чтобы окончательно слиться с народом, я взял принесенную минералку. Таким образом, каждый из людей, сидевших вокруг стола, держал в руках бутылку с напитком, и это как бы объединяло нас в некую общность. Я не знаю, нарочно ли это организовали Тимофей Пахомович и Захарий Ефимович, прочитав какие-нибудь книги по психологии, или идея совместного пития издревле пребывала на уровне подсознания у каждого великоколосса. Как бы то ни было, простые люди, не умеющие анализировать собственное состояние и не могущие отделить личное от внушенного, должны были расслабиться, раскрыться, избавиться от недоверия и отчужденности.