— А вот если бы в детстве книги читал, знал бы, а не говорил глупости. Лекарство такое было в начале века от камней в почках. Читай «Кондуит и Швамбрания». Как я эту книгу любил!
— Не понял, Евгений Львович, при чем тут.
— При том, что звучит противно — уродонал Шателена. Еще там было имя, тоже лекарство, кажется, — Каскара Саграда. А может, я путаю. А во-вторых, в книге этот уродонал подносился как враг всего номер один — некий адмирал Шателен. Противно, в общем. Сестры дадут. Командуй, адмирал.
И опять, как говорится, сказано — сделано.
Конечно, это оказался рак. И опухоль располагалась у самого начала протоков, так что желчь в кишку отвести не удавалось. И конечно, никакой срочности. Пришлось Мишкину выдумывать, как сделать обходной путь для желчи. Игорь проделал новый, другой ход из печени в желчный пузырь, а пузырь сшил с кишкой. Мишкин Игорю помогал.
Мишкин Игорю помогал. Все это было бессмысленно, так как рак был уже сильно запущен и больному в любом случае ничего не могло помочь, даже если осуществятся небольшие возможности после этой операции — уменьшить или даже совсем ликвидировать желтуху. Мишкин оставил Игоря Ивановича одного зашивать кожу, а сам пошел в ординаторскую.
Вскоре пришел и Игорь:
— Евгений Львович, а как называется это вот, что мы сделали?
— Напрасный труд.
— Ну, это понятно, а операция эта по автору ведь как-то называется?
Позвонил телефон. В приемное отделение привезли тяжелого больного. Игорь пошел. Звонит:
— Евгений Львович, прободная.
— Желудка?
— Вестимо.
— Не передразнивай. Бери в операционную. В чем проблема? Соперируете с Агейкиным. Агейкин! Кончай спать. Работа есть.
— Евгений Львович, отказывается. Больной отказывается.
— Ну и дурак. Он дурак. Уговори. Ты же доктор.
— He хочет. Уговаривал.
— Клади в отделение. Разберемся.
Мишкин пошел к больному как тяжелая артиллерия. Как правило, после его разговора больные сдавались.
Больной лежит не шевелится. Лицо осунувшееся. Глаза запавшие. Стонет.
— Здравствуйте. Что случилось?
— Болит, профессор.
— Я не профессор, даже не кандидат, а потому на лишние слова время не тратьте. Когда заболели?
— Часов шесть назад. Как ножом в живот ударило.
Врачу всегда приятно, когда больные рассказывают классически, как написано в учебнике, как доктор и готов услышать. Мишкин удовлетворенно и как бы призывая и их быть свидетелями правильности и могущественности медицины поглядел на больных. Но они не оценили классики.
Живот при дыхании не двигался — тверд как доска. Чистый учебник.
— Язва давно у вас?
— Лет двадцать.
Дальше выяснять особенно Мишкин не стал. Все ясно. Он погладил больного по руке и сказал:
— Не волнуйтесь, все будет в порядке. Сейчас сделаем операцию, и все будет в порядке.
— Нет, доктор. Не надо делать операции. Пройдет.
— Да вы что! Пройдет. У вас уже перитонит. Шесть часов прошло. Больше. Тянуть нельзя. Под наркозом же — все будет в порядке, не бойтесь.
— Мне говорили, лечить надо, оперировать не надо. — Больной говорил с трудом, перемежая слова стонами; но говорил и спорил, возражал.
— А оперировать — не лечить! Кто говорил?
— Профессор Семин меня лечил. Он говорил — не надо.
— Мы… Вы и так время потеряли. Не надо спорить. Надо срочно оперировать.
— Нет.
— Умрете.
— Нет. — Обычно при этом заболевании больные не спорят — слишком больно. Но никогда не бывает «всегда». Вот и этот больной отказывался для своего состояния слишком многословно. — Нет, доктор, профессор обсуждал со мной возможность операции: говорил, полечим пока.
— Но он же вас сегодня не видал. Он кто — терапевт, хирург?
— Семин — хирург. Вот в том-то и дело, что не видал. Мы звонили ему, звонили, а его нет. Воскресенье. Лето. На даче, наверное.
— Ну, все равно надо оперировать.
— Доктор, мне очень тяжело говорить. Больно очень. Помогите. Снимите боль. А я вынужден отбиваться от вас. Где же ваш гуманизм? Профессор Семин, надеюсь, достаточно понимает. Надеюсь, он авторитет и для вас. Больно мне!
Мишкин начал раздражаться. По правде говоря, его удивляло такое многословие. Больным с прободной язвой не до разговоров. Он опять сел и стал щупать живот.
— Да что вы, в конце концов! Я ответственно вам говорю — тянуть нельзя, надо оперировать срочно.
— Да что вы, в конце концов! Я ответственно вам говорю — тянуть нельзя, надо оперировать срочно. Умрете.
— Мне больно. Я, наконец, требую обезболивания.
— Кем вы работаете?
— Я занимаюсь экономикой и планированием нашего хозяйства. Что-то я понимаю!
— Хорошо. Пусть жена ваша, если хотите, звонит кому угодно. Скажите ей. Подождем еще минут двадцать. — В раздражении Мишкин поднялся с кровати резко. Благодаря его росту раздражение проявилось в быстром, дальнем и скором отлете головы кверху от больного. Больной с удивлением резко перевел глаза под потолок. — Пусть звонит. Где жена?
Мишкин вышел в коридор. К нему подошла жена:
— Ну, что делать будем, доктор? Он так страдает.
— Конечно. Но он не хочет оперироваться. А надо срочно. У него язва лопнула. Он не хочет! Вы должны его уговорить.
— Как же я могу уговорить? Он же взрослый человек.
— Как хотите. Он умрет у вас. Или у нас, если хотите. Идите к нему и решайте. Все. Не тяните только сейчас.