Позарез!
Теперь я им самое главное скажу.
— Только у меня знаете какая просьба к вам. Тут для операции наркоз очень сложный нужен, а у нас анестезиолога нет, только сестра. Захватите вашу реанимационную бригаду. Поможете, а уж если не выйдет, будете брать.
— Договорились. Как проехать? Какая больница?
Я сказал, и минут через пятнадцать они уже были у нас в больнице.
Когда я кончил говорить по телефону, в ординаторскую вошел мужчина:
— Здравствуйте. Мне сказали, что приехал заведующий отделением. Могу я с ним поговорить?
— Пожалуйста. Слушаю вас.
— Вы Евгений Львович?
— Да.
— Я начальник техники безопасности с завода, где произошло этонесчастье.
— А-а. Слушаю вас.
— Скажите, Евгений Львович, он безнадежен? Есть надежда?
— Надежда всегда есть. Но он очень тяжелый, ничего не могу вам сказать. Может, и удастся спасти. Сейчас начинают наркоз.
— Что жене-то мне сказать?
— Да так и скажите. А дети есть?
— Один есть. А через четыре месяца второй должен быть. Простите, Евгений Львович, вы как считаете, он пьяный?
— Кажется, пьяный.
— Вы понимаете, это ведь тоже очень важно. Уж как с Васей будет, это, как говорится, бог даст, а вот ответственный за технику, так сказать, безопасности по тому участку, как говорится, под суд может загреметь.
— А он виноват?
— А кто ж его знает. Работал Вася без экрана — нельзя. Но если он пьян, как говорится, тогда тот не виноват, так сказать. А если не пьян и погибнет — под суд. Обязательно под суд. Да и еще незадача. Этот техник по безопасности только что прошел, как говорится, курс лечения от алкоголизма, так сказать. Сейчас не пьет. А уж теперь сорвется, точно. Он как услыхал про это, сразу с места сорвался и исчез. Неизвестно где.
— Ничего вам сейчас не могу сказать.
— И у этого двое детей, так сказать. А звонить вам можно, узнавать, как дела?
— Конечно. Запишите телефон. Он записал.
Агейкин кому-то по телефону ответил, что не может сейчас подозвать сестру… И я опять, как запрограммированный, прошелся по поводу хамства. Ну ведь действительно же не трудно позвать сестру.
Но Агейкин всегда точно знал, что, и кому, и как положено, а что и нет, какой должен быть порядок, что для этого нужно. Он все знает — и что государство ему не за то деньги платит, чтобы он ходил сестер к телефону звал, и личные разговоры — это нарушение труддисциплины. И наконец, главный его аргумент: «Сегодня одну позовешь, а завтра всем звонить будут».
Что ж я с ним буду спорить. Я только могу, если подойду к телефону, пойти и позвать сестру. А его бы я с удовольствием после такой вот профвредности отправил бы на санкурлечение. Другие-то зовут к телефону. А может, тоже нет.
Пошел в операционную. Вася лежал, молчал, глаза закрыты, но на оклик открывал их. Просто загружен лекарствами. Это хорошо.
Пока не приехала бригада, хотел позвонить ребятам, узнать про футбол, но вспомнил — они телефон отключили.
Наконец приехали вороны за органами. Но они у меня сначала должны справить функции голубей со святой водой, живительной.
Реанимационная бригада осмотрела больного и занялась налаживанием наркоза. А я, в ожидании разрешения мыться, болтал с доктором их. Перед операциями, при чужих, на меня иногда нападает болтливость.
Перед операциями, при чужих, на меня иногда нападает болтливость. Вот и сейчас:
— А вы как вороны с надеждой уклюнуть что-нибудь. — Это я вместо благодарности. Хорош! Самому стыдно стало.
— Не бойтесь, коллега, — это она мне кидает. — Ворон ворону глаз не выклюнет.
И поделом мне.
— Это я так пошутил. У нас с вами не вороньи отношения. Ведь именно они-то, воронье, собравшись, не могут столковаться. Они-то, наверное, и клюют друг друга. И над каждым новым трупом новая драка. Это они, воронье, себя успокаивают, что не выклюют.
Усмехнулась: «Доктор, мойтесь».
Я с Падлычем пошел мыться. Как быстро я привык к этому имени.
Началась операция. Нам удалось довольно легко удалить эту секиру. Я боялся кровотечения из венозного синуса, но он, по-видимому, как это ни странно для локализации раны, не был поврежден. Пилу убрали — ничего не случилось. Показатели больного оставались стабильны.
Анестезиолог из бригады, ждавшей возможность забрать почку, все время успокаивала меня и поддерживала:
— Все хорошо, доктор, все хорошо. Он стабилен. Работайте спокойно.
Хорошо провели наркоз ребята. Да и сама анестезиолог очень приятная женщина. Длинноногая блондинка. Что-то у нее еще в глазах было — слов не найду. Жалко, я ее не разглядел как следует сразу, пока она маску не надела.
Я начал зашивать. Лоб, нос, обе губы зашил легко. Трудно было зашивать во рту, нёбо. Но это трудности были чисто технические. Кости я не сшивал — не было нужды.
В конце операции анестезиолог сказала:
— А больной-то ваших перспектив, не наших.
— Что поделаешь.
— Просто прекрасно. Мне, конечно, жалко того с уремией на искусственной почке. Но дай бог вашему здоровья, а вам с ним удачи. А мы найдем кого-нибудь. Таких травм относительно много, к сожалению.
Мы кончили операцию. Вася был вполне приличен. После выведения из наркоза глаза открыл, даже что-то сказал. Сознание есть! — это главное. Пока все прекрасно. Если выживет, наши травматологи могут показать его на своем травматологическом обществе. Шутка! — голова пополам. Наверное, не дошла секира до места связи между полушариями. А без маски она тоже вполне прилична.