— Слушай, иди, иди, не морочь мне голову. Мне еще вон табеля на зарплату проверять надо. Считать тут не пересчитать.
— Каждый занимается не своим делом. Отдайте бухгалтеру. Не доверяете небось — будете наказаны.
— Ты что?! С луны свалился?! Не знаешь, что ли, что бухгалтерию нам уже год как ликвидировали.
— Как, всю разве?
— Как это всю? Половину, что ли? Ну, мудрец ты, парень.
— Я думал, зарплату только централизованно дают, а бухгалтера все-таки оставили.
— Это ж надо! Как будто не работаешь здесь. Иди, Мишкин, иди. Не доводи до греха.
— Действительно, Марина Васильевна, а как все счета, кто все это делает?
— Кто, кто!! Я. Зам по АХЧ. Аптекарь. Старшая сестра. Диетсестра. Все делают, и все делают плохо, неквалифицированно. Поэтому и проверяю все сама, сижу считаю. Не потому, что лучше их, а просто еще одна проверка, чтобы не ошибиться.
— И так по всему району? И больницы и поликлиники?
— Вот именно. И ясли.
— А зачем?
— Централизованно чтоб все было. Экономия на штате, на аппарате.
— И что ж, стало лучше?
— Наверное, лучше. Теперь у них машина есть электронносчетная, сосчитает им. Ошибок не должно быть. А разве одна больница может нанять ЭВМ?
— Как единоличник, который не может нанять комбайн. — Мишкин радостно засмеялся.
— Чего смеешься? Чего обрадовался?
— Да так. А сколько медицинских учреждений в районе?.
— Двадцать одно.
— И в каждом бухгалтер был?
— И кассир. Иди, дай мне посчитать. Не успею.
— Но мне надо иметь хотя бы представление об этом, раз вы посылаете меня за оборудованием.
— Ну хорошо. Что ты еще хочешь знать?
— Так сколько сейчас человек работает в централизованной бухгалтерии?
— Сорок семь, и отвяжись.
— А было сорок два? Какая же экономия!
— За счет машины получается какая-то экономия. Может быть, за счет уменьшения ошибок. Ты уйдешь наконец?
В дверь постучали:
— Мишкина нет здесь?
— Я здесь.
— Вас срочно вызывают в рентгеновский кабинет.
— Господи! Наконец-то ты меня избавил от этого длинного выродка.
— Один раз за все время помешал. Вы ж всегда мной недовольны, по любому поводу.
— Ну и говорлив ты сегодня. У тебя ж тяжелые больные.
В рентгеновском кабинете травматолог Василий Николаевич пытается удержать у экрана пьяного. Тот все время заваливается.
— Евгений Львович, рентгенолога нет. Посмотри его под экраном.
У тебя ж тяжелые больные.
В рентгеновском кабинете травматолог Василий Николаевич пытается удержать у экрана пьяного. Тот все время заваливается.
— Евгений Львович, рентгенолога нет. Посмотри его под экраном. Нет ли воздуха и крови в плевральной полости. А я его подержу пока.
— Давай. Да это ж наш дворник. Алле, милый, ну подержись немного. Вот черт, заблевал всего. И себя. Фу, нажрался как. Дайте мне полотенце. Хоть вытру его немного. Вот так. Ну, ставь его. И к темноте уже немного привык. Что, тяжелый? Удержишь?
— Удержу. С утра уже набираются.
— Вася, поедем со мной сегодня в контору насчет оборудования говорить.
— Поедем. Ну как, видно?
— Видно. Постой, постой. Куда вы оба делись?
— Сползает он. Ну совсем не держится.
— Да у него вроде ничего нет. Брось его. Встань сам. У тебя что-то есть.
— Куда ж я его брошу?
— Куда хочешь. Пусть полежит на полу. Без тебя бы он лежал где угодно.
— Потом, Жень, посмотрим. Давай с ним закончим.
— Да он же шел на то, чтоб лежать где угодно. Я шучу. Я успел разглядеть — нет у него ничего. А вот у тебя что-то есть.
— Ну смотри. Что там? Опухоль?
— Хватит шутить. Действительно, какая-то тень. Надо бы исследоваться.
— Опухоль, наверное, у меня, опухоль, Женя.
— Но маленькая, краевая, периферическая. Типа кисты.
— Ничего, Женя, сделаем операцию, и все будет в ажуре.
— Чего ты зубоскалишь? Сделай хотя бы кровь себе.
— Да ты не волнуйся. Это у меня с детства. Ранение было в детстве, в войну, а потом — вот такое заживление. Это рубец такой. Меня уже тысячу раз хватали с этим. А что с больным делать будем?
— А что хочешь. Обтереть немного надо, а потом протрезвеет маненько, тогда послушаем. Наверное, можно и домой отпустить будет. Передай его дежурным. Нам уже через два часа ехать надо.
Мишкин поднялся в послеоперационную палату. Около больного сидит девочка, сестра-анестезист, и равномерно, раз так восемнадцать — двадцать в минуту, сжимает и отпускает мяч дыхательного аппарата.
— Давно сидишь так?
— Часа полтора.
— Ну и как он?
— Все хорошо, Евгений Львович.
— Хм. Хорошо. Устала, наверное?
— Немножко. Давно не меняли что-то.
— Сейчас я тебя сменю. — Он отключил аппарат. — Можешь перестать дышать сейчас.
— Я вижу, что сейчас можно перестать дышать.
— Вижу. Действительно устала. Да ты не обижайся. Давай отсосем из трахеи.
— Я не обижаюсь. С чего, на кого? Давайте отсосем.
Они накапали жидкость в отверстие трахеи. Затарахтел мотор отсоса. Трубочкой стали отсасывать из трахеи.
— Смотри, сколько там всего. Каждые полчаса надо так делать. Сразу и легче должно стать. Ну как, легче сейчас? — почему-то почти на крике обратился он к больному.
Больной кивнул головой, вернее, шевельнул головой и верхними веками. Сказать ничего не может: трахеостомия — голосовые связки отключены.
Мишкин пощупал пульс, померил давление, снова подключил аппарат.