— Инструкция есть инструкция.
— Инструкция — не закон.
— Инструкция — не закон. Давайте я вам дам своих аспирантов, буду их научным руководителем. Они под моей палкой и себе настрогают диссертации, и вам сделают. У вас минимум кандидатский сдан?
— Что вы! Зачем он мне? Да я и не сдам его. Чужой язык я плохо знаю, а о философии и говорить не приходится. Нет уж, я так доживу, наверное.
Мишкин не знал, как ему кончить этот никчемный, бесплодный разговор. Конечно, это Нинина работа. Хотела быть благодетельницей всех сразу, накормить одним хлебом тысячи. И, как всегда, он надеялся на спасительный безумный и рабочий мир в больнице. Он надеялся, что вот кого-нибудь привезут, что-нибудь случится в операционной, что-нибудь в послеоперационной палате произойдет. Он надеялся, что он кому-нибудь сейчас срочно понадобится. Но разговор продолжался. Видно, все оберегали разговор своего шефа с этим знаменитым кудесником, корифеем, который все может.
Никто не входил.
В процессе разговора они совершенно забыли про родственников больного, которые привезли сюда профессора и сидели в коридоре, ждали ответа, решения, приговора. Сидели и ждали.
Наконец, они не выдержали и вошли.
— Простите, пожалуйста, профессор. Вы не можете сказать нам что-нибудь утешительное?
Профессор, наверное, с неохотой отвлекся и перешел на другую тему.
Мишкин успокоился, закурил и подумал: «Разговор-то уже окончен, наверное».
Так оно и было — на сегодня этот разговор был окончен. Но почему бы профессору оставить мысль о научном руководстве над таким богатым материалом, лежащим к тому же в этом открытом для всех кабинете, в этой папке, брошенной на подоконник?
— Ну, что профессор? — спросил его после Онисов.
— Ругался, что материалы наши все, снимки валяются в открытом кабинете.
— А что?
— Что. Говорит, как же можно материал доверять пустому случаю. Не доверяет.
— Кому?
— Пустому случаю. Знаешь, к святому Серафиму пришел епископ и сделал выговор за то, что Серафим принимает у себя девиц наедине. Не доверяет Серафиму. А святой сначала не понял, а потом засмеялся. Ему и в голову ничего не приходило, он совсем в другом мире. Этот епископ еще не ручался за себя, потому и другим не доверял. Понял?
— Что понял? Это ты о ком?
— О тебе. Ты в другом мире и не понимаешь, что есть «пустой случай». И даже притчу не понимаешь.
— Ну, ты уникум! Давай закурим.
ЗАПИСЬ ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
МИШКИН:
Я сидел на подоконнике на лестничной площадке и разговаривал с Игорем Ивановичем. Парень он молодой, шустрый. Я, конечно, ничего не напишу, но у нас материала, все говорят, вот и Сергей Борисович тоже, материала до шута. Да и сам я вижу — пара докторских и с десяток кандидатских валяется. Это то, что я вижу, а у кого диссертабельный глаз — да он тут с полсотни, наверное, наберет. Мне уже и поздно, да и зачем. Ну сделаю, скажем, кандидатскую — десятку получу в месяц лишнюю, ну, не лишнюю. Одно дежурство мое — та же десятка, больше даже, та же диссертация. Вот самоотчет для аттестации — это и реальнее и важнее, — не ровен час, без категории еще и не разрешат заведовать отделением. А Игорь вполне может набросать диссертацию. И статьи от отделения хоть пойдут, и ему степень обломится. Он еще молодой, может и в клинику податься. Глядишь, карьеру сделает. Я-то уж в клиники больше не ходок. Уже пробовал. Я неудачник. А ему в самый раз. Он может быстро пойти по лестнице. Вот только бы ему научного руководителя найти подходящего, надежного, да был бы, как говорится, аппендицит, а хирург найдется.
Вот сидим мы с Игорем разговариваем обо всем этом, вдруг слышу страшный крик внизу:
— А я говорю, выйдите!
— Да мне только снимки доктору передать.
— А я говорю, выйдите, не хулиганьте, а то милицию позову.
— Да что вы шумите зря? Мне доктору снимки передать надо.
— Ничего не знаю. Время будет — пройдете. А сейчас не положено.
— Доктор же просил сам меня принести ему.
— Выйдите вон! Вон, вам говорят. Хулиган вы!
Я спустился вниз. В дверях стоит человек, держит в руках свернутые в рулон снимки.
— Какому доктору? Давайте я передам.
— Она просила меня зайти. Отец у меня лежит. У Натальи Максимовны.
— Вот, Евгений Львович, все они врут. Им бы только пройти. А сейчас не время.
— Хорошо, хорошо. А пока перестаньте ругаться. Пусть пройдет.
Посетитель прошел.
— Ну вот, сами порядок нарушаете. А потом меня ругать будете. Что ни начальник, то свой приказ.
— А кто вам приказывал кричать? Это же больница. Надо было без крика сказать, что нельзя. А теперь я вынужден его пропустить.
— А он первый начал, Евгений Львович. Я сказала — нельзя. А он выяснять начал. Да что, да как. Пришлось, конечно, объяснять.
— Да вы же не объясняли, а кричали. Себе испортили настроение. Ему испортили настроение. Он придет — отцу испортит настроение, другим расскажет. К больнице заранее будут подходить с криком.
— Как прикажете, Евгений Львович. Мы люди маленькие. Нам как прикажут.
— Они ж не от хорошей жизни в больницу приходят. Все только с горем к нам. Вы подумайте, не ровен час, завтра сами в больницу попадете.
— Как скажете, Евгений Львович. Нам как прикажут. А завтра меня, может, и не будет.