Но несмотря на кровавую расправу, недовольство тлело в сердцах татарских воинов. Новый заговор вызрел потихоньку, как бы сам собой. На несчастье Карагая, на этот раз он охватил даже его телохранителей. И вот под покровом ночи те, кто были призваны беречь темника от всяких неожиданностей, накинулись на него, скрутили по рукам и ногам, бросили на спину лошади и вместе с увязавшимися воинами поскакали к урусам. И теперь они смиренно просят Харса-колдуна лишь о двух вещах: конечно же, сохранить им жизнь, но главное — пощадить их жён и детей, потому что Тангкут-Сараю против русичей ни за что не выстоять. Да будет залогом их покорности и преданности темник Карагай, которого они дарят Харса-колдуну.
Выслушав признание татар, Карсидар долго молчал, борясь с отвращением, затем отвёл в сторону Михайла и чистосердечно признался, что ошарашен всем случившимся. Податливость татар не могла не вызвать подозрения. Ордынцы только что собрались сжечь Киев, покорить Русь и расквитаться наконец за позорную смерть Бату — как вдруг при появлении Карсидара впадают в настоящую панику!
— Но ты сам хотел их напугать, — возразил Михайло. — И по всему видать, татарва струхнула знатно. Да ежели всё это правда, ты наоборот должен радоваться, что одно твоё имя заставило нечестивца Тангкута повернуть оглобли к своему поганому Сараю!
— А зачем уменьшать и без того недостаточно сильное войско, которое только и способно противостоять нам?! — не сдавался Карсидар. — Это же явная глупость: ослабить конницу! До этого и у нас, и у татар конников было примерно поровну, а сейчас наших больше! Теперь про пехоту. Сражаться верхом в городе не станешь, там развернуться негде. Значит, и здесь преимущество за нами, пеших воинов у нас заведомо больше. И даже если татарские всадники спешатся, то почти не выиграют в количестве. Выходит, ещё вчера наши армии могли биться на равных, а теперь мы получаем перевес.
— И что в поле, что в городе, а кругом наша взяла… Ну, Тангкут и прежде ошибался, — философски заметил Михайло. — Пожалуй, сейчас самое время ударить по татарве, и войне конец.
— Так-то оно так, да можно ли верить этим собакам, — с сомнением сказал Карсидар, который терпеть не мог ордынцев и ожидал от них только лишь коварных подлостей.
Но подлость — подлостью, война — войной, ненависть — ненавистью, а речи насчёт жён и детей чрезвычайно смутили Карсидара. Слишком уж по-человечески звучали эти просьбы из уст дикарей. Чувствовалось, что они действительно напуганы. Значит, татары уже похоронили мысль о победе… Так что, в самом деле война подходит к концу?
— А вот тут, любезный зятёк, я тебе не советчик, — развёл руками Михайло. — Опять же, решать только тебе. Скажу одно: верить ордынцам, конечно, не след, но… как ни верти, а слова их лживые ты не проверишь.
Михайло немного помолчал. Скорее всего, в данный момент он всё-таки жалел, что любимый зятёк лишился дара читать мысли и таким образом выведывать самые сокровенные тайны. Затем вздохнул и подытожил:
— Остаётся один-единственный верный способ узнать истину.
С самого утра выступай в поход, нагони их рать да убедись, так ли они тебя боятся, как говорят. Только будь осторожен, смотри в оба, как бы татарва в самом деле какую пакость не учинила. И никто тебе большего не присоветует. Такие дела, Давидушка.
Карсидар и без того знал, что завтра русичам придётся нагнать отступившие татарские отряды, схватиться с ними, а тогда… Нет, завтра, всё решится завтра!
Сопровождаемый тестем Карсидар вернулся к покорно ожидавшим его решения татарам и объявил, что принимает «живой подарок» и постарается избежать кровопролития, насколько это возможно. Затем велел ордынцам сложить оружие, а своим воинам — препроводить сдавшихся на его милость в обоз и стеречь их, уделяя особое внимание связанному Карагаю. Татары одобрительно залопотали, побросали наземь оружие, кто какое имел. Один лишь темник, понятное дело, остался недоволен. Когда двое русичей подхватили его под мышки и за ноги, чтобы отнести в обоз, он принялся истошно вопить, брызгая слюной ругаться на нечистом своём наречии, извиваться всем телом и даже пытался брыкаться, но это, разумеется, не помогло. Предавшие своего командира татары отвечали ему бранью и, как пояснил толмач, обвинениями в том, что Карагай вместе с Тангкутом готов был умертвить всех ради собственной прихоти.
Остаток ночи прошёл тихо. С рассветом двинулись в путь, соблюдая те же предосторожности, что и накануне. Ближе к полудню разведчики наскочили на нескольких конных татар, которые при встрече бросились наутёк. А ещё через полчаса обе армии сошлись лицом к лицу… Хотя назвать армией две, от силы две с половиной тысячи ордынских всадников вряд ли было возможно.
— Где же остальные? — процедил сквозь зубы Карсидар, усиленно теребя бороду.
— Нечистый их разберёт! Может, засаду устроили, а может и поразбежались со страху, — проворчал Михайло. — Давай-ка, Давидушка, обождём разведчиков.
Ещё около часа татарская конница и русское войско стояли друг против друга на расстоянии выстрела из лука, выстроившись в боевые порядки. Когда Карсидар в сопровождении толмача выехал перед строем и предложил решить исход боя поединком между ним и сильнейшим татарином, среди ордынцев не нашлось ни одного желающего драться.