— Ну так присядьте и расскажите. Наш очаровательный барон Гаэтани присутствовал лишь при последнем акте этой великой драмы, а мне интересно узнать, что было в начале.
Читрадрива неуверенно опустился на краешек стула, посмотрел на собеседницу. Принцесса сидела в тени, и черты лица её скрывались в полумраке. Читрадрива успел мельком подумать, что сам он освещён пламенем камина, а потому отлично виден, и что этот приём ему до боли знаком. Принцесса же приподнялась, шурша складками пышного платья и непостижимым образом ухитряясь оставаться в тени, протянула к стоявшей на столе вазе с фруктами руку с изящными пальчиками, взяла сочный персик, подвинула вазу поближе к Читрадриве и проворковала:
— Угощайтесь, синьор Андреа, и начинайте наконец свою интереснейшую повесть. Учтите, я ужасно любопытна и жду вашего рассказа с нетерпением.
Читрадрива вспомнил, что хорошо поел только утром, а к обеду едва притронулся, потому принялся за фрукты с умеренным энтузиазмом, одновременно рассказывая о посещении западных держав, о встрече с правителями, о великой битве под Киевом, вообще о планах обороны города от татарских полчищ. Единственное, чего он старался избегать, так это упоминания о молниях, павших на днепровский лёд посреди зимы.
А вообще всё шло как-то не так. Совсем по-другому он представлял себе встречу с «колдуньей», не такая должна быть между ними беседа… Всё идёт наперекосяк! Глупо, до невозможности глупо. И разговор бессмысленный. Разве за полтора года принцесса не могла узнать о битве под Киевом всего, что её интересовало? Хотя как должна происходить встреча, о чём они обязаны говорить, Читрадрива представлял довольно смутно. Например, трудно вообразить, что «колдуны» сразу же начинают чинно рассуждать о своём тайном ремесле…
Через некоторое время Читрадрива обнаружил, что с ним творится что-то неладное. Сосредоточившись на камне, он давно научился делать несколько дел разом. А теперь никак не мог сосредоточиться! Ему с трудом удавалось припомнить подробности приёма при дворе польского короля и одновременно стараться не поперхнуться, глотая дольки апельсина. Но о том, чтобы при всём этом исподтишка проникнуть в мысли Катарины, не могло быть и речи. Более того, Читрадрива уже почти забыл об этом своём намерении, полностью отдавшись совершенно идиотской, с его точки зрения, беседе. А когда всё же предпринимал робкие попытки заглянуть в мысли принцессы, то начинал чувствовать себя так, словно попал на размытый дождём крутой глинистый откос, где каждую секунду рискуешь поскользнуться и скатиться вниз.
— Ну, а что там у вас приключилось с Гартманом фон Гёте?
Принцесса перебила Читрадриву прямо на середине фразы.
— Это с Готлибом, что ли?.. — на всякий случай уточнил Читрадрива, вконец растерявшись от столь резкой смены темы.
— Ну, с Готлибом, какая разница, — Катарина передёрнула плечиками, встала и пошла куда-то к стене, где тени вовсе сгущались. Читрадрива молчал.
— Прошу вас, продолжайте, — донёсся оттуда мелодичный голос. Звякнул металл о камень. — Не обращайте внимания, я сейчас вернусь.
И пока Читрадрива настороженно пытался понять, что же делает принцесса, она вынырнула из тени и направилась прямо к пылающему камину.
Звякнул металл о камень. — Не обращайте внимания, я сейчас вернусь.
И пока Читрадрива настороженно пытался понять, что же делает принцесса, она вынырнула из тени и направилась прямо к пылающему камину. В руках Катарины оказалась не то вазочка, не то чашечка на длинной мраморной ножке и с крышечкой, в которой было полным-полно мелких отверстий. Курильница, что ли?
Читрадрива по-прежнему молчал. Принцесса присела около камина, щипцами вытянула из пламени маленькую головешку и бросила под золотую крышечку. Сквозь отверстия пополз сизый дымок. Постепенно комната наполнилась приятным ароматом.
— Обожаю благовония, — Катарина улыбнулась и посмотрев гостю в лицо, спросила:
— А вы?
Читрадрива заговорил о пахучих цветах, росших в «тюремном» садике, постепенно сбиваясь на курение ладана в русских церквях, которое очень напоминало, по его мнению, поганские обычаи. Нежный аромат будоражил кровь, которая застучала в висках серебряными молоточками. Читрадрива сбился и потерял нить разговора. Пытаясь продолжить прерванный рассказ, он забормотал что-то о нападении в Барселоне, плавании под охраной, вновь вернулся к описанию миловидной «тюрьмы». Однако теперь его мысли ещё больше путались, он всё чаще умолкал. Катарина же вернулась на прежнее место и опять погрузилась в тень.
Всё это окончательно сбило Читрадриву с толку. Ну что за отвратительная привычка прятаться?! Поступки принцессы удивительно напоминали поведение Готлиба в садовой беседке. Кроме того, Читрадрива не знал, интересуется ли принцесса предметом разговора вообще. Его несказанно раздражала бесцеремонная, истинно женская манера слушать только себя и перебивать собеседника, не дав ему высказаться до конца. И потом, что за резкие изменения темы?
Катарина вновь потянулась за гладкокожим персиком, но теперь не смогла остаться в тени, а на короткое время попала в полосу света. За эти мгновения Читрадрива успел разглядеть её получше. Волосы у принцессы были густые, пышные и чёрные, как вороново крыло, кожа — матово-бледная. А лучистые нежно-голубые глаза горели холодным огнем. Читрадрива постарался припомнить, у кого из встреченных за последнее время людей были такие же ангельски чистые, василькового оттенка глаза. Вспомнить мешал исходивший из курильницы дым. Его седые слои заполнили комнату, Читрадрива утопал в них, задыхался, захлёбывался благовонным ароматом… Но всё же…