Впрочем, «колдун Хорсадар» исчез, остался лишь человек. Но человек этот не был простым воином. Здоров королевский воевода Давид или ранен, а он поставлен во главе войска и отвечает за успех похода в целом. Поэтому всё своё внимание Карсидар сосредоточил на организации охраны кусочка берега, на который непрерывно высаживались русичи, на скорейшем восстановлении выведенных из строя паромов и прочих неотложных делах.
Но кроме того Карсидара беспрерывно мучила мысль о притаившемся поблизости злокозненном колдуне. Татарский чародей должен быть здесь, иначе почему не возвращаются волшебные способности? А раз не ушёл колдун, дикари также могли ошиваться поблизости. В конце концов, всё это страшно измотало Карсидара. У него даже начала кружиться голова, он поминутно вздрагивал и оглядывался, точно пытаясь разгадать, откуда на переправу надвигается неведомая опасность.
С приходом последнего на сегодняшний день парома, когда уже начало темнеть, Карсидар похоронил Ристо. Бывший мастер чувствовал почти физическую боль при мысли, что тело боевого товарища будут клевать вороны и рвать зубами хищники. Поэтому Карсидар снял с Ристо всю сбрую, затем по его просьбе несколько воинов отволокли мёртвого коня в расположенный неподалёку овражек и ушли. Несмотря на боль в простреленной ноге, Карсидар сам нарубил несколько охапок ветвей, прикрыл ими Ристо, натаскал камней и набросал сверху.
Неказистая вышла могилка, да что поделаешь! Тем более, павших коней обычно просто бросают на дороге, а Карсидар не мог поступить с Ристо, как с другими погибшими скакунами! Слишком сильно он привязался к своему коню, слишком многое пережили они вместе…
Карсидар вернулся в лагерь совершенно расстроенный. Даже на стреноженную татарскую кобылу, которая мирно пощипывала молоденькую сочную травку и на которой ему отныне предстояло ездить, поглядел с безотчётной ненавистью. Хотя чем эта кобыла перед ним виновата? Разве тем, что принадлежала человеку из ненавистного племени дикарей.
Но с таким же успехом он мог ненавидеть, к примеру, поднятый с земли татарский меч, щит, стрелу какую-нибудь, шапку… Глупо и бессмысленно испытывать человеческие чувства к вещам или неразумным тварям!
Карсидар закрыл глаза и впервые за весь день почувствовал, что его слегка познабливает. Приложил ладонь ко лбу — кожа оказалась мокрой от пота. Заболел он, что ли?
Руки мелко тряслись, колени подгибались. Через час Карсидару стало настолько плохо, что он даже не смог поужинать, только время от времени пил мелкими глотками холодную воду, которую набрал в котелок, но так и не вскипятил. Возможно, его болезненное состояние следовало отнести на счёт утреннего шока, когда Карсидар внезапно растерял все свои способности и почувствовал полнейшую беззащитность. Но почему он так испугался? Разве испытывал прославленный в Орфетане мастер нечто подобное, когда бывал ранен прежде? И разве не доказал и своим бойцам, и татарским псам, и себе в первую очередь, что и без всякой колдовской силы по-прежнему остаётся мастером, отличным бойцом?
Скорее всего дело в чарах, которые насылал на него вражеский колдун. Этим вполне объяснялось состояние подавленности и постепенно одолевающее Карсидара недомогание. Но особое беспокойство вызывала простреленная голень. Рана воспалилась. Кровь никак не останавливалась, наоборот, всё ещё потихоньку сочилась, пропитывая тряпичную повязку, которую приходилось время от времени менять.
Карсидар долго терпел, не желая показывать перед другими свою слабость. Наконец почувствовав, что его бросило в жар, кликнул ратников, рассевшихся вокруг ближайшего костра. Те мигом подбежали к воеводе, осмотрели рану, переглянулись, покачали головами. Один из воинов остался с Карсидаром, прочие удалились и через несколько минут привели седоусого, сухопарого, морщинистого, но крепкого ещё старика, к которому исключительно все воины относились с большим уважением.
Прежде Карсидар не особенно задумывался, чем вызвано такое почтение. Как-то он спросил об этом тестя, но Михайло проворчал, что Вячко (так звали старого ратника) — человек пропащий, что с ним лучше не иметь дела, а оставить его в покое, пусть живёт, пока живёт. Зная характер Михайла и его взгляды на жизнь, можно было смело и безошибочно заключить, что старик «знается с нечистым», как это здесь называлось. Карсидар «прощупал» тогда помыслы Вячка и убедился: он не больший колдун, чем митрополит Иосиф, который считал, что от его молитвы вода способна стать «святой».
— Послушайся доброго совета, любезный зятёк, — ответил Михайло, когда Карсидар высказал ему свои соображения, — и не рассуждай о том, чего не знаешь.
Когда же Карсидар собирал армию для похода против татар, то был очень удивлён, узнав, что Михайло включил Вячка в обоз.
— Говорю же тебе, не суйся, куда не след! — раздражённо ответил тесть на его замечание. — Вячко — человек опытный, если что, пригодится. Пусть идёт с нами.
Пока Карсидар жил среди русичей, он неоднократно убеждался, что, заявляя о неприязни к колдовству, ведовству, ворожбе и магии на словах, на деле эти люди отнюдь не гнушались прибегать ко всем перечисленным «мерзостям», только делали это исподтишка, тайно. Достаточно вспомнить, как его обожаемая жёнушка ворожила «на жениха» в тот самый вечер, когда они с Читрадривой выбрались из поруба. Да и в церкви, в святом, по их понятиям, месте священники охотно исполняли многочисленные поганские обряды и важно величали их церковными таинствами! Так же точно Михайло предпочитал держать под своим началом «колдуна» Вячка, хотя вслух называл его пропащим.