Выглядываю из?под плаща — темно, даже волчара не смотрит в нашу сторону.
— Ничего не вижу. В натуре.
— В такую ночь его не видно.
— Это в какую же?
— В такую, как над нами.
— В дождь, что ли?
Молчит.
— Так может, его и нет сегодня?
— Есть. Я чувствую его.
Ага, еще одна чувствующая! Знал я когда?то такую. Тоже Машкой звали. Так она за два квартала чувствовала, кто ее хочет. Вот так и со мной познакомилась, а потом к Толяну ушла. Через неделю.
— Ну ладно, Машка, спать сейчас нельзя. А чего можно?
Она стала вырываться и шипеть. Блин, прям, как девочка! Я прижал ее сильнее.
— Хватит дергаться! Ты говори, не дергайся.
— Ничего нельзя!
— Совсем?
— Совсем!
— И спать нельзя?
— Нельзя!
— Не проснешься, что ли, если заснешь?…
— Может, проснешься, может, нет.
Хороший ответ, понятный. Типа, для самого умного.
— А когда проснешься, в порядке будешь или как?
— Может, в порядке, может, нет.
Ну, блин, ответы!
— А нет — это как?
— По?разному бывает.
И замолчала. В загадки вздумала поиграть? Ну?ну. Счас поиграем!
— Слышь, Машка, ты мне мозги не пудри. Не даешь спать, так я живо придумаю, чем нам заняться!
Ноги у девки длинные, стройные. Такими по подиуму надо ходить. А то, что тонкие, так в темноте не видно. А какие на ощупь можно проверить: Машкины штаны с теми же шнурками и клапанами, что и мои. Разберусь.
— Нельзя! Санут смотрит! — девка задергалась, как под током.
Не знаю, как она язык себе не откусила. Я перестал щупать ее ноги. Так и заиграться можно. Мне ведь поговорить с ней надо, а не что другое. Другое я дня два назад получил. Кайфа — ноль целых шиш десятых.
— Так уж и нельзя… Мы типа единственные, кто забрался под одеяло?
Девка замерла. Совершенно. Я крепче прижал ее. На всякий случай. Так она и не пискнула. Только сказала тихо?тихо, я едва услышал:
— Так ты истинно ничего не знаешь…
Будто калеку пожалела.
— Тогда говори!
И встряхнул ее. Не люблю, когда меня жалеют.
— Ладно, скажу. Только не дави так.
Я немного ослабил хватку и почувствовал, как девка вздохнула. Глубоко. Потом выдохнула. Еще вздохнула. Пришлось напомнить, что меня не дыхание ее интересует.
— Если мужчина познает женщину или еще кого?то под взглядом Санута, то мужчина может стать женщиной или еще кем?то, — сказала Машка.
Как из книжки прочитала. Аксиому. В смысле, верно, доказывать можно, если совсем уж заняться нечем. Ну, принцип я понял: секс на природе вредит этой самой природе. Кажется, чего?то из заповедей зеленых. Слышал когда?то.
— А если в доме, можно?…
— Пока Санут на небе, для его взора нет преград.
Еще одна аксиома. И столько торжественности в голосе, будто Машка сама ее придумала.
— Понятненько. Нигде, значит, нельзя. А если очень захочется и мужик…как бы это…станет упорствовать в… познаниях, вот! Так у него чего отвалится или чего?то другое вырастет?
Во, загнул! Так закрутил вопросец, аж сам себя удивил!
— Нет, — Машка покачала головой, и я чихнул. Не собирался, а вот само собой получилось. Когда по носу елозят волосами, и не захочешь чихать, а чихнешь. Рецепт для тех, у кого проблемы с нормальным чихом. Ну, это я отвлекся, а Машка меня ждать не стала: -…тела останутся прежними, а сущности могут не только соприкоснуться, но и проникнуть одна в другую, частично или полностью, а то и перепутать тела…
Дальше я не слушал. И так все понятно: упаковка одна, а содержимое другое. Знакомо, в общем?то. Только у нас так с товаром бывает, а тут… Ну, и мир, твою мать! Нельзя даже бабу потискать, когда захочешь. Интересно, сколько раз в месяц такое воздержание бывает?
Спросил.
Оказалось, почти каждую ночь. Только время разное: от нескольких минут до нескольких часов. В натуре! А Санут — это луна такая. Желтая. И пока она в небе, вся сексуальная жизнь внизу замирает. Спать в это время тоже нельзя.
Машка сказала, что некоторые не могли себя вспомнить потом. Совсем не могли. Типа, файл стерт, восстановлению не подлежит. Кто?то близких забудет, профессию там свою, речь человеческую, а то и зверем себя считать начнет. В общем, как я понял, у тех, кто спит, когда нельзя, глюкается память. Конкретно так, на всю оставшуюся жизнь.
— Ну, а чего можно?то делать?!
И я опять тряхнул Машку. Словно она придумала эти дурацкие правила.
— Ни?че?го.
По слогам сказали мне. Как особо непонятливому.
— Что совсем ничего?! Даже думать нельзя?
Тогда я точно свихнусь.
— Думать можно.
Уже легче. Но, кажется, я удивил девку. Или она думала, что я думать не умею? Ну, это она мне польстила. В натуре. И очень сильно. Всю жизнь я прикидывался глупее, чем есть. Да и то не всегда получалось. Ладно, проехали.
— А разговаривать можно?
— Можно.
— Так, как мы, лежа?
— Можно сидя. Можно молча.
— А это еще как?!
Телепаты тут что ли водятся?
— Молиться.
— Ага, понятно. А кому?
— Хранителю.
— Не понял. Кому?кому?
— Хранителю. Тому, кто тебя охраняет.
— Ага. А кто тебя охраняет?
Машка замолчала, попыталась оглянуться. Будто могла видеть в темноте. А может, и могла, шут его знает. Другая игра, другие правила.
— А зачем тебе?
— Чего мне «зачем»?
Задумался я и про девку забыл. И про разговор наш очень уж любопытный. А помолчи Машка еще немного, уснул бы.
— Зачем тебе мой Хранитель?