— Может, они, в Шестом, подсели на какие-нибудь наркотики. Уколются и давай разукрашивать свое тело цветами. Не так уж и плохо. В любом случае, они казались гораздо счастливее, чем остальные.
За те недели, что меня не было в Тринадцатом, она набрала немного веса. Мягкий пушок волос покрыл ее бритую голову, скрывая некоторые шрамы. Но если она переливает себе мой морфлий, она все еще борется.
— Этот их главврач наведывается каждый день.
За те недели, что меня не было в Тринадцатом, она набрала немного веса. Мягкий пушок волос покрыл ее бритую голову, скрывая некоторые шрамы. Но если она переливает себе мой морфлий, она все еще борется.
— Этот их главврач наведывается каждый день. Предполагается, что он помогает мне вылечиться. Будто парень, который всю свою жизнь провел в кроличьей норе, способен меня починить. Полный идиот. Двадцать раз за сеанс напоминает мне, что я в абсолютной безопасности. — Я улыбнулась. Действительно, глупо говорить об этом, особенно победителю. Будто такое вообще возможно, где угодно, для кого угодно. — Как насчет тебя, Сойка-пересмешница? Ты чувствуешь себя в абсолютной безопасности?
— О, да! Вплоть до того момента, как меня подстрелили, — говорю я.
— Ой, умоляю. Та пуля даже не задела тебя. Цинна предвидел это, — отвечает она.
Я вспоминаю про все защитные слои брони в моем костюме Сойки-пересмешницы. Но тогда откуда боль?
— Сломанные ребра?
— Не совсем. Сильно помятые, это да. Удар разорвал твою селезенку. Они ничего не смогли с ней сделать, — она пренебрежительно взмахивает рукой. — Не волнуйся, она тебе не нужна. И если бы даже была нужна, они бы обязательно нашли донора, разве не так? Это основная задача всех и каждого — сохранить тебе жизнь!
— Поэтому ты меня ненавидишь? — спрашиваю я.
— Частично, — признается она. — Определенно, здесь замешана зависть. Еще я думаю, ты, как бы, малоправдоподобна. Со всей этой дешевой романтической драмой и твоими порывами во что бы то ни стало защитить беспомощных. Только стоит признать — это вовсе не притворство с твоей стороны, отчего ты еще более невыносима. Не стесняйся принимать все это на свой счет.
— Ты должна была стать Сойкой- пересмешницей. Никому бы не пришлось готовить тебе речи, — произношу я.
— Верно. Но я никому не нравлюсь, — заявляет она мне.
— Однако, они доверились тебе. Чтобы ты вытащила меня, — напоминаю я ей. — И они боятся тебя.
— Здесь, возможно. Но в Капитолии ты — та, кто внушает им страх, — Гейл появляется в дверях, и Джоанна осторожно вытаскивает иглу и снова подключает меня к капельнице.
— Твой кузен меня не боится, — сообщает она мне по секрету. Она спрыгивает с моей постели и мчится к двери, слегка задевая ногу Гейла своим бедром. — Не так ли, красавчик? — Мы слышим ее смех, когда сама она исчезает в коридоре.
Я вопросительно приподнимаю брови, а он берет меня за руку.
— Я в ужасе, — изрекает он. Я начинаю смеяться, но вскоре это превращается в содрогания от боли. — Полегче, — он гладит меня по лицу, унимая боль. — Тебе придется прекратить влипать в неприятности.
— Знаю. Но кто-то взорвал гору, — отвечаю я.
Вместо того, чтоб уйти, он наклоняется ближе и всматривается в мое лицо.
— Ты думаешь, я бессердечный.
— Я знаю, ты не такой. Но я не буду говорить тебе, что все в порядке, — отвечаю я.
Теперь он отстраняется, немного раздраженно.
— Китнисс, какая, в самом деле, разница — взорвать нашего врага в шахте или подбить в небе с помощью одной из стрел Бити? Результат один и тот же.
— Я не знаю. Хотя бы то, что в Восьмом на нас напали. Они атаковали госпиталь, — говорю я.
— Да, и те планолеты были из Дистрикта-2, — отвечает он. — Поэтому, сбив их, мы предотвратили дальнейшие атаки.
— Мне не нравится ход твоих мыслей… ты мог бы использовать его как аргумент, чтобы убить любого человека в любое время. Ты мог бы оправдать участие детей в Голодных Играх, чтобы предотвратить дистрикты от восстания, — заявляю я.
— Я на это не куплюсь, — сообщает он.
— А я куплюсь, — отвечаю я. — Наверное, все из-за тех поездочек на арену.
— Отлично. Мы умеем ругаться, — произносит он. — Мы всегда умели. Может, это и хорошо. Кстати, между нами, мы взяли Дистрикт-2.
— Правда? — На мгновение все внутри меня ликует. Затем я вспоминаю о тех людях на площади. — Там еще была борьба после того, как меня подстрелили?
— Недолго. Работники из Ореха встали против капитолийских солдат. Повстанцы просто сидели в сторонке и наблюдали, — поясняет он. — Вообще-то, вся страна просто сидела и наблюдала.
— Ну, это у них получается лучше всего, — отвечаю я.
Вы могли бы подумать, что потеря одного из основных органов позволит вам спокойно проваляться в кроватке несколько недель, но по какой-то причине, мои врачи хотят, чтобы я встала на ноги и начала двигаться как можно скорее. Даже несмотря на морфлий, первые дни мои внутренности подвергаются жуткой боли, но со временем она значительно уменьшается. Однако болезненные ощущения от отбитых ребер обещают задержаться на какое-то время. Я начинаю возмущаться бестактным обращением Джоанны с моими запасами морфлия, но все же позволяю брать то, что ей нужно.