— Все хорошо. Все будет хорошо, дорогая, — он усаживается вместе со мной на обломок мраморного столба и обнимает меня, пока я рыдаю.
— Я больше так не могу, — говорю я.
— Я знаю, — отвечает он.
— Все, о чем я могу думать — что он сделает с Питом из-за того, что я Сойка-пересмешница! — я поднимаю голову.
— Я знаю, — Хеймитч обнимает меня еще крепче.
— Ты видел? Как странно он себя вел? Что они сделали с ним? — я задыхаюсь от рыданий, но все же мне удается выдавить из себя последнюю фразу: — Это моя вина!
Мои рыдания переходят в истерику, а потом я чувствую, как в мою руку вонзается игла и мир ускользает.
Что бы они мне ни вкололи, это должно быть что-то сильнодействующее, потому что прежде, чем я пришла в себя, прошел целый день. Однако мой сон не был спокойным. У меня было такое чувство, будто я выхожу из царства тьмы, из заколдованного места, по которому я путешествовала в одиночку. Хеймитч — с бледной кожей и глазами, налитыми кровью — сидит на стуле возле моей кровати. Я вспоминаю о Пите и снова начинаю трястись.
Хеймитч протягивает руку и сжимает мое плечо. — Все в порядке. Мы собираемся попробовать вытащить его оттуда.
— Что?
Это бессмысленно.
— Плутарх направляет туда спасательный отряд. У него там есть свои люди. И он считает, что мы сможем вернуть Пита живым, — говорит он.
— Так почему мы не сделали этого раньше? — спрашиваю я.
— Потому что это чревато. Но все согласны, что это стоит того. Точно такой же выбор мы сделали на арене — делать все возможное, чтобы спасти тебя. Сейчас мы не можем потерять Сойку-пересмешницу. И ты не можешь показываться до тех пор, пока не узнаешь, что Сноу не отыграется на Пите, — Хеймитч предлагает мне чашку. — Возьми, выпей что-нибудь.
Я медленно сажусь и делаю глоток воды. — Что ты имеешь в виду, говоря, что это чревато?
Он пожимает плечами. — Наши шпионы будут раскрыты. Могут погибнуть люди. Но имей в виду, что они умирают каждый день. И дело не только в Пите, ради Финника мы вытащим оттуда и Энни.
— Где он? — задаю я очередной вопрос.
— За ширмой, посапывает от успокоительного. Он сорвался сразу после того, как мы тебя вырубили, — отвечает Хеймитч, а я слегка улыбаюсь, чувствуя себя уже менее слабой. — Да, это была по-настоящему классная съемка. Вы двое съехали с катушек, а Боггс уехал организовывать миссию по вызволению Питa. Так что по телеку крутят повторы.
— Хорошо, если за дело берется Боггс, это уже плюс, — говорю я.
— О, да, в этом он лучший. И набирал в команду только добровольцев, но притворился, будто не заметил, как я поднял руку, — рассказывает Хеймитч. — Видишь? Он уже продемонстрировал благоразумие.
Что-то не так. Стараясь развеселить меня, Хеймитч переигрывает. Это совсем не его стиль.
— Ну, а кто еще вызвался добровольцем?
— Кажется, всего их было семь, — уклончиво отвечает он.
Живот скрутило от плохого предчувствия. — Кто еще, Хеймитч? — настаиваю я.
Наконец, Хеймитч снисходит до проявления великодушия. — Ты знаешь, кто еще, Китнисс. Ты знаешь, кто выступил в первых рядах.
Конечно, знаю.
Гейл.
Глава двенадцатая
Сегодня я могу потерять их обоих.
Я пытаюсь представить мир, где смолкли голоса Гейла и Пита. Неподвижные руки. Немигающие глаза. Я стою над их телами, смотрю в последний раз и ухожу из комнаты, где они лежат. Но когда я открываю дверь, чтобы шагнуть в другой мир, там оказывается только необъятная пустота. Бледно-серое ничто — вот, что ждёт меня в будущем.
— Если хочешь, тебя усыпят, пока всё не закончится? — спрашивает Хеймитч. Он не шутит. Этот человек провёл свою взрослую жизнь на дне бутылки, пытаясь забыть обо всех бесчинствах Капитолия. Шестнадцатилетний мальчик, который выиграл второе Двадцатипятилетие Подавления, должен иметь любимых людей — семью, друзей, возможно, возлюбленную — ради возвращения к которым он боролся. Где они теперь? Как так вышло, что, пока нас с Питом не навязали ему, в его жизни совсем никого не было? Что Сноу сделал с ними?
— Нет, — отвечаю я. — Я хочу попасть в Капитолий. Я хочу участвовать в спасательной операции.
— Они уже ушли, — говорит Хеймитч.
— Как давно они ушли? Я могу догнать. Я могу… — Что? Что могу я сделать?
Хеймитч трясёт головой. — Этого не будет. Ты слишком ценна и уязвима. Был разговор о том, чтобы послать тебя в другой дистрикт и этим отвлечь внимание Капитолия, пока будет проходить спасательная операция. Но никто не знает, выдержишь ли ты.
— Пожалуйста, Хеймитч! — Теперь я умоляю его. — Я должна что-то сделать. Я не могу просто сидеть здесь и ждать новостей о том, что они погибли. Должно же быть что-то, что я могу сделать!
— Ладно. Дай мне поговорить с Плутархом. Не вставай.
Но я не могу лежать. Шаги Хеймитча ещё раздаются в коридоре за дверью, а я уже на ощупь пробираюсь через щель в разделительной занавеске и нахожу Финника, развалившегося на животе, его руки запутались в наволочке. И хотя это малодушно — даже жестоко — вытягивать его из призрачного, приглушенного наркотиками мира в голую реальность, я действую и бужу его, потому что уже не могу справиться с этим сама.
По мере того как я объясняю нашу ситуацию, его первоначальная тревога загадочным образом угасает. — Разве ты не видишь, Китнисс, это всё решает. Так или иначе. К концу дня, они будут или с нами, или мертвы. Это… это большее, на что мы можем надеяться.