Мальчик, лет двенадцати, поворачивается в нашу сторону. Повязка скрывает половину его лица. Часть рта, как я замечаю, открывается, будто он хочет воскликнуть. Я подхожу к нему, убираю со лба волнистые каштановые пряди. Он что-то пытается произнести. Он не может говорить, но его здоровый глаз рассматривает на меня с таким упорством, словно он пытается запомнить каждую черточку моего лица.
Я слышу свое имя разрывающее горячий воздух, распространяющееся по госпиталю.
— Китнисс! Китнисс Эвердин!
Звуки боли и горести отступают, им на смену приходят слова надежды. Со всех сторон меня зовут голоса. Я начинаю продвигаться, пожимая руки, протянутые ко мне, с теми, кто не мог двигаться, я разговариваю, здороваюсь, спрашиваю как дела, говорю, что рада встрече. Ничего особенного, никаких громких слов воодушевления. Но это и неважно. Боггс прав. Один лишь взгляд на меня, живую, уже вдохновляет их.
Требовательные пальцы поглощают меня, желая ощутить мою плоть. Раненый мужчина обхватывает ладонями мое лицо, и я мысленно благодарю Далтона за предложение смыть макияж. Как смешно и нелепо я бы выглядела в глазах этих людей в Капитолийской нарисованной маске. Шрамы, усталость, несовершенство. Именно такой они знают меня, именно это роднит меня с ними.
Несмотря на сомнительное интервью с Цезарем, многие спрашивают о Пите, уверяют меня, что он говорил по принуждению, что им это известно. Я стараюсь выдавить из себя как можно больше позитива, говоря о нашем будущем, но когда они узнают, что я потеряла ребенка, они расстраиваются. Я хочу признаться и рассказать одной рыдающей женщине, что все это было обманом, просто удачным ходом в игре, но образ лжеца не пойдет Питу на пользу.
Я хочу признаться и рассказать одной рыдающей женщине, что все это было обманом, просто удачным ходом в игре, но образ лжеца не пойдет Питу на пользу. Или мне. Или Благому делу.
Я начинаю по-настоящему понимать, как далеко зашли люди, чтобы защитить меня. Что я значу для всех этих мятежников. В этой непрекращающейся битве против Капитолия, которая часто казалась мне одиночным путешествием, я была не одна. На моей стороне были тысячи и тысячи людей из дистриктов. Я стала их Сойкой-пересмешницей задолго до того, как вошла в эту роль.
Во мне начинают зарождаться новые чувства. Хотя осознаю я их только тогда, когда уже, стоя на столе, машу рукой на прощание толпе, которая скандирует моё имя. Власть. Я обладаю властью, о которой даже и не подозревала. А Сноу знал с тех самых пор, как я вытащила те ягоды. И Плутарх знал, когда спасал меня с арены. И Койн теперь знает. Причем моя власть настолько сильна, что она вынуждена публично напоминать людям о том, что это она владеет ситуацией.
Когда мы выходим на улицу, я прислоняюсь к стене склада, пытаясь перевести дыхание, и с удовольствием принимая фляжку с водой, которую протягивает мне Боггс.
— Ты великолепно справилась, — говорит он.
Ну да, не упала в обморок, меня не вырвало и я не убежала с воплями и криками. По большому счету, я просто прокатилась на волне эмоций, захлестнувшей это место.
— Мы отсняли неплохой материал, — говорит Крессида. Я смотрю на оператора-«насекомого», из-под аппаратуры струится его пот. Мессала делает какие-то пометки. А я даже и забыла, что они меня снимают.
— Да я ничего не сделала, — отвечаю я.
— Многие из твоих прошлых поступков делают тебе честь, — поясняет Боггс.
А что я сделала в прошлом? Я думаю о тени разрушений, преследующей меня по пятам. Колени подкашиваются, и я сползаю вниз по стене.
— Это еще с какой стороны посмотреть.
— Ну, может ты и неидеальна. Времена остаются теми же, тебе придется действовать.
Гейл садится рядом со мной, качая головой.
— Поверить не могу, что ты позволила всем этим людям трогать себя. Я все ждал, когда же ты бросишься к выходу.
— Заткнись, — говорю я, смеясь.
— Твоя мама будет тобой гордиться, когда увидит съемку, — говорит он.
— Моя мама меня там и не заметит. Она будет слишком ошарашена здешними условиями. — Я поворачиваюсь к Боггсу и спрашиваю. — И так в каждом дистрикте?
— Да, большинство под обстрелом. Мы пытаемся доставить помощь, куда только возможно, но этого недостаточно. — На минуту он замолкает, отвлекаясь на что-то в своем наушнике. Я осознаю, что не слышала до сих пор голос Хейтмича, и начинаю копаться в своем, проверяя, не сломался ли он. — Нам необходимо улетать. Немедленно, — говорит Боггс, поднимая меня рукой. — Возникли проблемы.
— Какие еще проблемы? — спрашивает Гейл.
— Бомбардировщики на подходе, — говорит Боггс. Он протягивает руку мне за шею и натягивает шлем Цинны мне на голову. — Вперед!
Не понимая, что происходит, я бегу вдоль стены склада, по тропинке, ведущей к взлетно-посадочной полосе. Только я не чувствую никакой внезапной угрозы. В безоблачном голубом небе никого. На у лицах тоже, не считая людей, которые тащат раненых к госпиталю. Никаких врагов, никакой тревоги. Но в следующее мгновение завывает сирена. За считанные секунды над нами появляются Капитолийские штурмовики V- образной формы и из них начинают сыпаться бомбы. Меня отшвыривает в стену склада. Сразу же я ощущаю жгучую боль чуть выше коленного сгиба на правой ноге. Что-то ударило в спину, но видимо мой жилет воспрепятствовал проникновению внутрь.
Что-то ударило в спину, но видимо мой жилет воспрепятствовал проникновению внутрь. Я пытаюсь встать, но Боггс пихает меня обратно на землю, прикрывая своим телом. Земля сотрясается каждый раз, как из планолетов падают бомбы.