Однажды я полюбила полёт, как птицы в просторном небе надо мной. Высоко летающие, парящие, зовущие меня присоединиться к ним. Мне так хочется следовать за ними, но морская вода пропитывает мои крылья, лишая возможности взмахнуть ими. Однажды я возненавидела воду, сковывающую, вселяющую ужас, насыщающую солью мою плоть, будто вонзая в неё зубы. Утягивая на дно.
Маленькая, белая, с лёгким розовым оттенком, птичка ныряет в воду, вонзает свои когти мне в грудь и старается удержать меня на плаву. — Нет, Китнисс! Нет! Ты не можешь утонуть!
Но те, кого я так ненавижу, выигрывают, и, если она будет держать меня, то тоже утонет.
— Прим, отпусти. — И она, наконец, делает это.
Здесь, глубоко под водой, я совершенно одна и всеми покинута. Слышен лишь звук моего прерывистого дыхания, неимоверными усилиями я пытаюсь избавиться от воды, выталкивая её из лёгких. Я хочу остановиться, пытаюсь выровнять дыхание, но море одерживает победу, подавляя, делая напрасными все попытки. — Дайте мне умереть. Дайте мне уйти вслед за остальными, — умоляю я нечто, что удерживает меня здесь. Но в ответ тишина.
Я нахожусь в ловушке дни, годы, может быть, целые века. Мертвая, но не умершая. Живая, но все равно что упокоившаяся. Такая одинокая, что обрадовалась бы любому — кому-то или чему-то — и для меня не имело бы значения насколько тошнотворно это выглядело бы. Но наконец-то у меня посетитель, так мило. Морфлий. Он быстро распространяется по моим венам, облегчая боль и делая мое тело более легким, так что оно вновь поднимается в воздух и затем возвращается обратно в пену.
Пена. Я на самом деле плыву в пене. Ощущаю её кончиками пальцев, то, как бережно она обволакивает мое обнаженное тело. Я чувствую сильную боль, но есть еще что-то: похожее на реальность. Мое горло, словно наждачная бумага. Я ощущаю запах горелых медикаментов с первой арены. Слышу голос матери. Эти вещи пугают меня и я стараюсь вернуться в бездну, чтобы разобраться в них. Но пути назад нет. Постепенно, я вынуждена признать самое себя. Я — девушка, сильно обгоревшая и без крыльев. Без огня. И без сестры.
В ослепительно белой больнице Капитолия врачи творят со мной чудеса. Скрывая мое обгоревшее тело под всё новыми слоями кожи. Терпеливо добиваясь, чтобы клетки вели себя как мои собственные. Умело обращаясь с частями моего тела, сгибая и растягивая руки и ноги, убеждаясь, что они в хорошем состоянии. Снова и снова я слышу, как мне повезло. Мои глаза нетронуты. Большая часть лица тоже. Легкие реагируют на лечение. Я буду как новенькая.
Когда моя нежная кожа достаточно восстановилась, чтобы выдержать давление нового слоя, стало приходить больше «посетителей». Морфлий открывает двери мертвым, точно так же, как и живым. Мне грезится Хеймитч с желтой кожей и без улыбки. Цинна, шьющий новый свадебный наряд. Делла, болтающая о строгости людей. Мой отец, поющий все четыре строфы «Виселицы» и напоминающий мне, что моя мать, спящая в кресле между сменами, не должна об этом знать.
В один из дней я просыпаюсь и осознаю, что мне не позволят жить в мире моих грез. Я должна есть. Разрабатывать мышцы. Ходить в ванную. И короткий визит Президента Койн окончательно решает это.
— Не волнуйся, — говорит она, — я сохранила его для тебя.
С каждым днем недоумение врачей растет, они не могут понять, почему я не могу говорить.
Множественные тесты пока не могут объяснить повреждение моих голосовых связок. Наконец-то, доктор Аурелий, главный врач, делает предположение, что у меня случилась психологическая травма, а не физическая, и что теперь я — Безгласая. Мое молчание вызвано эмоциональной травмой. И, несмотря на сто вариантов решений, что он предлагает, всё равно просит оставить меня одну. Так что я не могу спросить ни о чем и ни о ком, но люди постоянно приносят мне информацию. О войне: Капитолий пал в день, когда взрывались снаряды из парашютов, Президент Койн сейчас руководит Панемом, и войска направлены на подавление малых остаточных очагов сопротивления Капитолия. Президент Сноу арестован и ожидает суда, а затем неизбежного исполнения приговора. Моя подрывная команда, Крессида и Полидевк, направлена в дистрикты для устранения разрушений от войны. Гейл, который схлопотал две пули при попытке бегства, сейчас с Миротворцами во втором. Пит до сих пор в ожоговом отделении. Всё-таки это он сделал это на центральной площади.
Моя семья: моя мать пытается забыть свое горе, погрузившись в работу. А я бездействую, и горе полностью овладевает мной. Но я держусь ради обещания, данного Койн. Я смогу это сделать — убить Сноу. А после наступит пустота.
В конце концов, меня выписывают из больницы и выделяют комнату в особняке президента, на пару с моей матерью. Она практически здесь не бывает, так как обедает и спит на работе. На Хеймитча ложится задача — ухаживать за мной, контролировать моё питание и приём лекарств. Это непростая работа. Поскольку я пользуюсь своими старыми навыками, приобретенными в Тринадцатом дистрикте. Я без разрешения блуждаю по особняку. Из ванны в кабинеты, бальные залы и купальни. Ищу неизвестные маленькие тайники. В шкафу с мехами. В шкафу в библиотеке. В давно забытой ванной, в комнате со старой мебелью. Мои укромные места небольшие, незаметные, их практически невозможно найти. Я сворачиваюсь калачиком, будто сжимаюсь в крошечную точку, пытаюсь полностью исчезнуть. Окутанная тишиной, я двигаю свой браслет, кручу и кручу его на запястье.