А буквально через мгновение сенешаль показался с другой стороны мойки и повелел ученику повара найти тех, кто устанавливал временную печку, заставить их соорудить новую, а потом в ней же сжечь их заживо. Отдав эти распоряжения, он как ни в чем не бывало удалился к себе в кабинет. Когда подняли обломки печки и разбитый котел, под ними никого не нашли. Одно кухонное существо, которое до сих пор не могло прийти в себя, утверждало, будто сенешаль просто материализовался прямо у него на глазах.
Квисс еще не выжил из ума. Он понял, что с такой силой сражаться бесполезно.
Отказался он и от другой затеи — попытаться как-нибудь действовать в обход процесса, имевшего место всякий раз, когда они заканчивали игру и давали ответ на загадку. Красная ворона все ему объяснила; от нее Квисс меньше всего ожидал такого участия, но она, очевидно, решила, что этим способом отобьет у него охоту бороться и подтолкнет на шаг ближе к самоубийству.
Квисс сейчас не мог вспомнить все подробности, это была длинная история, там говорилось, что официант отправляется в закуток, где полно пчел, и шепчет им ответ, потом пчелы строят некое подобие гнезда, которое затем съедает почтовая ворона, после чего она куда-то летит.
В этой цепочке также участвовали какие-то нелепые звери, в конечном счете пожиравшие друг друга, потом действие переносилось в некую местность, где были тысячи маленьких озер, куда устремлялись тысячи животных, у них происходило спонтанное самовозгорание, и лед на озерах таял в определенной последовательности, которую распознавал своего рода органический спутник связи и отправлял лазерограмму… а дальше было еще запутаннее.
Иными словами, система была абсолютно надежной. Заменить собой или каким-либо образом склонить на свою сторону официанта, призванного прошептать ответ, не представлялось возможным; ведь те одушевленные или неодушевленные существа, которые явятся, чтобы забрать их из замка, для контроля расспросят грачей и ворон, дабы убедиться, что все без обмана.
Разумеется, на все это накладывалось искажение времени, вот почему и получалось, что при всей невообразимой сложности процесса окончательный вердикт всегда поступал в течение нескольких минут. Квисса это страшно угнетало.
Так или иначе, игра близилась к концу. Возможно, говорил он себе, на этот раз им повезет. У них, похоже, оставалась только одна разумная отгадка, что с одной стороны было тревожно, а с другой — радостно. Может, этот ответ будет правильным, может, они наконец-то скажут заветное слово и выберутся из замка.
Может, этот ответ будет правильным, может, они наконец-то скажут заветное слово и выберутся из замка.
Квисс решил подумать о том, о чем обычно старался не думать, — о тех вещах, которых ему поначалу так не хватало, что даже мысли о них причиняли боль. Теперь о них думалось легко, безболезненно. Обо всем хорошем в жизни, о многочисленных радостях духа и плоти, о счастье битвы, о стратегических замыслах, о пирах победителей.
Все это казалось теперь очень далеким. Можно было подумать, это происходило не с ним, а с каким-нибудь юным сыном или внуком, просто с другим человеком. Неужели он начал думать как старик? Что из того, что он выглядел стариком? Наверно, было какое-то давление из прошлого, обратная связь следствия и причины, так что содержание начинало соответствовать форме. Неизвестно. Быть может, это все из-за того, что случилось здесь, в Замке Дверей, из-за всех разочарований, утраченных возможностей (те коричневые женские руки, манящий белый след и солнце — солнце среди здешних туч!), из-за хаоса и порядка, из-за бессмысленного на первый взгляд, но явно режиссируемого безумия замка. Видимо, такое не проходит бесследно.
Да, думал он, этот замок… Похоже, он делает из нас то, что есть, то, что предначертано. Похоже, он придает нам форму, как тем цифрам, которые проходят вечный круговорот разрушения и перевоплощения. В самом деле: разложение и распад, эпилог при рождении… почему бы и нет? В каком-то смысле ему будет даже жалко покидать эти пределы. Юркие существа, с коими он свел знакомство на кухне, едва ли заменят боевую элиту, которую он привык возглавлять; из них не выйдет даже стойких наемников, но в их беспокойстве и вечной суете виделось что-то притягательное; он развлекался, наблюдая за этими созданиями. Ему будет их не хватать.
Он посмеялся, обратившись мыслями к парикмахеру, а потом вспомнил главного каменщика и управляющего шахтами — эти двое, мрачные, гордые и внушительные, заслуживали того, чтобы познакомиться с ними поближе. Да и сам сенешаль был колоритной фигурой, если его разговорить; а чего стоит эта его поразительная способность уходить от неминуемой гибели.
Но провести здесь всю жизнь, а то и дольше?..
От этой непрошеной мысли он преисполнился отчаяния. Да, если удастся покинуть замок, его будет преследовать странная тоска по этим чертогам, но это естественно: как места лишения свободы они были не слишком суровы, а любое место; в котором есть хоть что-то сносное, с течением времени вызывает ностальгические чувства, потому что память сохраняет хорошее и отбрасывает плохое. Но дело не в этом, дело совершенно в другом.