Наконец Сэра зашевелилась, быстро поцеловала его в лоб и села, спустив ноги на пол:
— Мне полегчало. — Она принялась разглядывать его в потемках, а он и до этого не спускал с нее глаз. — Пора домой, — продолжала она. — Можешь вызвать такси? Вставай, надо спускаться вниз.
— Надо, — улыбнулся он.
Когда он щелкнул выключателем, свет показался невыносимо ярким. Сэра зевнула и почесала голову, еще сильнее растрепав прическу.
По телефону, стоявшему в коридоре, он вызвал такси, сказав диспетчеру, что ехать нужно в Айлингтон.
— А тебе в каком направлении? — спросила она. — Могу подвезти до Айлингтона, а ты потом на той же машине поедешь дальше, идет?
Гости слегка утихомирились, но большинство не спешило расходиться. На диване в прихожей спала в обнимку парочка панков — парень с девушкой. Грэм пожал плечами:
— Мне от Айлингтона недалеко.
Мог ли он надеяться на приглашение? Наверно, нет. Сэра, похоже, огорчилась:
— Прости, но я даже не смогу тебя пригласить в дом.
Грэм ни на что не рассчитывал, но по телу пробежала ломота.
— Ничего страшного, — бодро ответил он, — от Айлингтона мне совсем близко; заплатим по счетчику пополам.
Она не позволила ему заплатить половину, да он и не настаивал. Они свернули в тихий тупичок, где стоял ее дом, и отпустили машину. Разъезжать на такси было ему не по карману. Сэра посмотрела на огромный мотоцикл «БМВ», стоявший у тротуара, а потом вверх, на темный ряд высоких домов. В желтоватом свете она стала похожа на привидение.
— Сегодня я только и делаю, что прошу у тебя прощения, — сказала она, подходя к нему совсем близко. Грэм лишь пожал плечами. Прощальный поцелуй? На это не осталось ни малейшей надежды. — Жаль, что я не могу тебя пригласить.
— Что ж поделаешь, — улыбнулся он, выдохнув облачко пара.
— Спасибо тебе, Грэм. Ты меня не покинул. Я такая зануда. Ты меня прощаешь? Ведь я не всегда такая.
— За что мне тебя прощать? Все было здорово.
В ответ она негромко посмеялась. Он снова пожал плечами и обреченно улыбнулся. Ее рука в перчатке легла ему на шею.
— Ты — замечательный, — сказала Сэра, приблизила к нему лицо и коснулась его губ своими — мягкими, теплыми и влажными; это было прекраснее любого поцелуя, прекраснее первого в жизни настоящего поцелуя; у него поплыло перед глазами.
Грэм растерялся. Он чуть приоткрыл рот, и ее язык на мгновение коснулся его верхней губы; она быстро поцеловала его в щеку, повернулась и пошла к подъезду, нащупывая ключ в маленьком кошельке, извлеченном из кармана потертой шубки.
— Мы еще увидимся? — хрипло выговорил он.
— Непременно, — подтвердила она как само собой разумеющееся. Ключ скользнул в скважину; дверь отворилась.
— Я даже не помню, какой тут номер телефона.
— Спроси у Слейтера.
Чао.
Последнюю фразу она произнесла шепотом, задержавшись у распахнутой двери. Дверь бесшумно закрылась. Где-то наверху вспыхнул свет — и тут же погас.
Потом он пять часов добирался пешком до Лейтона, где снимал комнату. Его пробирал холод; к тому же начался мелкий дождь, вскоре сменившийся мокрым снегом, но ему все было нипочем. Этот поцелуй! Это ее «непременно»!
Тот незабываемый ночной поход можно было воспевать в стихах. Такое не забывается. В один прекрасный день, точнее, в одну прекрасную ночь он собирался повторить этот путь, чтобы отдать дань воспоминаниям. В один прекрасный день, когда они уже станут жить вместе, когда у него будет завидная работа, собственный дом и машина, когда такси перестанет казаться недоступной роскошью и больше не будет нужды стаптывать ноги, он все-таки пройдет той же дорогой в благодарность судьбе за этот вечер и попытается восстановить в памяти ощущение восторженной неопределенности этого предрассветного марша.
По прошествии без малого шести месяцев, в жаркий летний день он явственно помнил, как зимний воздух пощипывал его за щеки, как деревенели на холодном ветру уши, как он ни с того ни с сего начинал хохотать, как руки сами собой тянулись к сумрачно-оранжевому небу.
Теперь об этом вспоминалось с улыбкой. У него было достаточно времени, чтобы обо всем поразмыслить, чтобы привыкнуть к этому странному восторженному состоянию. Оно устоялось. Он до сих пор не до конца верил в происходящее, точнее, не до конца верил, что такое происходит именно с ним, что он не устоял против такого, в сущности, обычного, почти банального чувства. Но так оно и было — этого он никоим образом не мог отрицать.
Грэм миновал какую-то заброшенную мастерскую на Роузбери-авеню; ее витрины были заклеены афишами с рекламой музыкальных групп, их синглов и альбомов. Мимо с ревом проносились машины, жарило солнце, а он мысленно переносился в январь и вспоминал свой долгий ночной маршрут.
Хаф-Мун-Кресент, повторял он вновь и вновь той зимней ночью. Она жила на Хаф-Мун-Кресент (перед тем как уйти, он проверил название улицы и номер дома, чтобы не зависеть от Слейтера, который мог потерять ее адрес). Это звучало как заклинание, как мантра: Хаф-Мун-Кресент, Хафмункресент, По-лу-Месяц, Полумесяц-Заклинание. Молитва.
КЛЕРК СТАРК
Уволен!
Он сидел на пластмассовом стуле в Центре занятости. Во всех таких местах стояли совершенно одинаковые стулья: в каждом отделе социального обеспечения, в каждом бюро по трудоустройству, где ему доводилось бывать. Не то чтобы точь-в-точь, могли быть и незначительные различия, но все равно — одного типа. Он задался вопросом: обеспечивают ли хоть какие-то из этих стульев защиту от микроволн?