После этого за выпивку платил Стивен, но он был не против, поскольку мистер Шарп в данный момент сидел без работы и бедствовал. Продемонстрировав мистеру Шарпу пачку банкнот, Граут объяснил, что утром получил расчет.
— Вот черти, — горячился мистер Шарп, брызгая слюной, — вот гады. Зуб даю, это все профсоюзы, ты согласен?
У Граута не было в этом полной уверенности, но на всякий случай он сказал мистеру Шарпу, что ни о чем не жалеет. Он еще добавил, что все деньги, конечно, тратить нельзя, надо оставить сколько-то на квартплату, на еду, то да се, а пособие по безработице еще неизвестно когда выдадут. Мистер Шарп это одобрил, но предупредил, что необходимо быть начеку: евреи только и ждут, как бы человека облапошить, а черномазые того и гляди, полоснут по горлу ни за грош.
В три часа паб закрылся, и они пошли в сквер, взяв на вынос пару бутылок портера. Стивен презентовал мистеру Шарпу пачку сигарет и коробок спичек.
— Благородный ты человек, Стив, — сказал мистер Шарп, и Стивену было почти так же приятно, как в тот раз, когда полицейский назвал его «сэр». Он шмыгнул носом, в глазах защипало.
Портера хватило ненадолго, и тогда мистер Шарп предложил заскочить в «Маркс-и-Спаркс» на Чепел-Маркет — в винный отдел — и взять пару бутылок сидра. Благо напиток недорогой. А если еще Стив ему одолжит… ну, хоть пятерку… нет, лучше десятку, как настоящий друг, такой отзывчивый и все такое… Он непременно вернет в среду, сразу как получит пособие.
Стив рассудил, что это будет по справедливости, и вручил мистеру Шарпу даже не одну десятку, а две.
— Возьмите двадцать, — сказал он.
Мистер Шарп был сражен наповал и снова стал повторять, что Стив благородный человек. Он сбегал в магазин и вернулся с четырьмя бутылками сидра и блоком сигарет.
Хоть Стивен и выпил лишнего, он вовсе не помрачнел, как обычно с ним случалось; наоборот, он испытывал несказанное блаженство, сидя на скамье под деревом в сквере Айлингтон-Грин, тем более что проносившиеся мимо машины не причиняли ему ровным счетом никакого вреда. Приятно было поговорить со знакомым человеком, да еще с таким, который стоит за тебя горой, не насмешничает и не задирается, который относится к тебе с сочувствием, но без жалости; который поздравил тебя с днем рождения.
Приятно было поговорить со знакомым человеком, да еще с таким, который стоит за тебя горой, не насмешничает и не задирается, который относится к тебе с сочувствием, но без жалости; который поздравил тебя с днем рождения. Он прощал мистеру Шарпу даже его говорливость.
— Взять, к примеру, моего бывшего босса, так? — говорил мистер Шарп, рисуя в воздухе затейливые узоры дымящейся сигаретой. — Нормальный мужик, веришь? Семь шкур дерет, но справедливый: если кто опоздал или еще как-то провинился, лучше ему на глаза не попадаться, веришь? Была у него текстильная фабрика, поневоле приходилось якшаться со всякими еврейскими воротилами. Кому ж это понравится, да только дело есть дело, так ведь? А в прошлом году он разорился, веришь? Пришлось ему уволить и меня, и всех наших ребят, веришь? Говорят, это все из-за кризиса, но я-то чувствую, тут профсоюзные ищейки руку приложили. Раньше он с ними не церемонился, доложу я тебе, на порог не пускал, и поделом, такое мое мнение, но он всю дорогу опасался, что получит нож в спину, он ведь не дурак, умный мужик, веришь? Вот он и говорит, дескать, кризис его доконал, кислород, говорит, перекрыли, я бы, говорит, вас нипочем не отпустил, вы, мол, за меня горой. Так оно и было. Войдите, говорит, в мое положение, ну, мы прибавки не стали требовать, веришь? Даже прошлый год смолчали, когда нам зарплату урезали, а все потому, что дело свое любили, веришь? Не то что эти профсоюзные клопы, мы-то люди надежные, да. Так вот, мистер Инглис нам и говорит: кислород, мол, перекрыли. У него фамилия такая была, Инглис. Он, бывало, говорил: Инглис — почти что Инглиш. Вот так прямо и говорил. — Мистер Шарп расхохотался.
Стивен снял синюю каску и вытер лоб. Он чувствовал, что скоро придется пойти по малой нужде. К счастью, в другом конце сквера находилась общественная уборная.
— Да, мужик он что надо, этот мистер Инглис. А знаешь, что он мне сказал? Я, говорит, за последние пять лет ни пенса себе в карман не положил. Это все троцкисты, подлюги, против начальства прут, а у самих-то что за душой? Ничего. Уж я-то знаю, у меня племянник есть, троцкист, веришь? Паразит чертов. Я ему как-то раз чуть зубы не выбил. Стал на меня наезжать, что я, мол, расист, веришь? А я ему говорю: слышь, сынок, говорю, я с чернозадыми сколько лет работал, а кое с кем даже и закорешился, не в пример тебе; с Ямайки ребята были, не то что эти «паки» вонючие; нормальные мужики, не все, конечно, но это дела не меняет: какого рожна им тут надо? А меня, выходит, можно расистом обзывать, что ли? Козел паршивый. Я прямо так ему и сказал. Прямо в глаза. — Мистер Шарп воинственно тряс головой, заново переживая давнюю перепалку.
Стивен теребил в руках кожаный ремешок каски. Ему было жарко, но почему-то казалось, что беды большой не будет, если немного посидеть с непокрытой головой, тем более что строительных лесов поблизости не наблюдалось. Он положил каску на скамью, между собой и мистером Шарпом, который продолжал говорить без остановки: