В центре агрегата в такт ударам поблескивало нечто массивное. Сверху то поднимался, то опускался — тоже в такт ударам — серебристый металлический цилиндр. С одной стороны в агрегат подавались странного вида блоки или скульптуры, а с другой стороны вылетала пыль. Пыль и камни. Камни тут же поступали на конвейер, доставлявший их к огромным чанам, которые Квисс различал уже с большим трудом. Вероятно, пыль должна была уходить через вытяжные устройства на потолке (опять же похожие на кухонные), но большая часть ее оседала прямо в зале. Квисс видел — вглядываясь сквозь пыльную завесу, — что вокруг чанов и опор конвейера намело пыльные сугробы. Кое-где коротышки в серых сапогах сгребали пыль лопатами в тачки или маленькие вагонетки. Другие отвозили заполненные тачки вверх по опасно узким мосткам и сходням к жерлам огромных чанов и сваливали туда пыль, изрядная доля которой тут же вылетала назад.
Насколько Квисс мог видеть сквозь пыльный туман, большие черпаки доставали из чанов какое-то серое вязкое месиво и заливали его в установленные на конвейере формы, которые тут же исчезали в недрах длинных шипящих машин; когда формы выезжали из дальнего выхода, они вываливали наружу готовые серые изделия, которые рабочая сила тут же грузила в тачки и везла на другой конвейер, откуда они попадали в центральный агрегат…
— Силы небесные, это еще что такое? — не веря своим глазам, спросил Квисс, который уже задыхался от пыли.
— Это Вэ-Це, — свысока ответило существо, сложив руки на груди. — Сердце замка. Без нас бы здесь все остановилось. — В его голосе слышалась гордость.
— Неужто? — закашлявшись, спросил Квисс. Рабочее существо стало проявлять признаки нетерпения.
— Еще вопросы будут? — неприветливо спросило оно.
Квисс разглядывал изделия, которые вначале, принял за статуи, движущиеся на конвейере к своему разрушению. Они имели удивительную форму: 5, 9, 2, 3, 4…
— Да, будут, — ответил он. — Это еще что такое?
— Как что? Цифры, конечно.
— Не очень-то похоже на цифры, — возразил Квисс.
— Что ж поделаешь, — резко ответило рабочее существо. — В них-то Высшая Цель.
— Высшая цель чего? — переспросил Квисс, кашляя и смеясь.
Он понял, что рабочее существо вышло из себя, и от души позлорадствовал.
Конечно, ему никогда не доводилось видеть цифры таких очертаний, но в какой-то иной системе или в ином языке эти изображения вполне могли сойти за цифры. Не исключено, что Аджайи сумела бы их распознать.
— Высшая Цель того, чем мы тут занимаемся, — объяснило рабочее существо, прилагая видимые усилия к тому, чтобы сохранять спокойствие. — В этом зале находятся цифровые устройства. Сюда вводятся цифры. — Оно тщательно выговаривало слова, будто объясняясь с непонятливым ребенком, и указывало рукой на конвейер. — Вот здесь идет процесс их обработки. Это устройство называется процессор.
— Ты сумасшедший, — изрек Квисс, закрывая рот шкурой.
— Что? — не вытерпело существо и подалось вперед, вытянувшись во весь свой скромный рост.
Квисс закашлялся:
— Да нет, это я так. Из чего делаются цифры? Что это за серое месиво?
— Гипс, — ответило рабочее существо с таким видом, будто на этот счет не. могло быть двух мнений.
— Это еще что?
— Примерно как алебастр, только потемнее, — объяснило существо, отвернулось и зашагало сквозь серые заносы.
Квисс покачал головой, прокашлялся и отпустил пластмассовые створки.
Аджайи по-прежнему сидела с двумя оставшимися фишками, переводя взгляд с одной на другую. Потом она уперлась локтями в колени, опустила подбородок на руки и в задумчивости прикрыла глаза.
На седые пряди ее волос падал снег, но она ничего не замечала. Ее выражение стало еще сосредоточенней. Они почти закончили партию.
В китайскую крестословицу играли на расчерченной доске, похожей на многократно уменьшенный фрагмент доски для игры в бесконечное го, которую они использовали много сотен дней назад, но в китайской крестословице нужно было выкладывать маленькие фишки с пиктограммами в квадратики на доске, а не камешки на пересечение линий. Игра не требовала особых ухищрений вроде составления бесконечно длинных фигур; задача заключалась в том, чтобы правильно подобрать пиктограммы, выданные им в самом начале. Помимо всего прочего, требовалось еще выучить китайский язык.
На одно это ушло более семисот дней. Квисс пару раз был близок к тому, чтобы махнуть рукой, но Аджайи как-то его удерживала; ее захватил новый язык. Это ключ, говорила она. Теперь она еще больше пристрастилась к чтению.
Аджайи открыла глаза и снова уставилась на доску.
Значения и возможности пиктограмм полностью поглотили ее внимание; она пыталась решить, куда можно пристроить последние две фишки в сложной сетке дорожек, которые они с Квиссом выложили на маленькой доске.
Китайский язык оказался довольно трудным, еще труднее того, который она начала учить раньше, — тот назывался английским. Но оба наречия представляли интерес и стоили затраченных усилий. Они стоили даже тех усилий, которые потребовались, чтобы приохотить к учению Квисса. Она советовала, хвалила, подсказывала, кричала и бранилась, и в результате он начал ориентироваться в том языке, на котором велась игра, но даже когда он усвоил основы, Аджайи приходилось ему помогать; на завершающем, самом сложном этапе партии она уже примерно догадывалась, какие у него на руках фишки, и нарочно оставляла для него удобные позиции, чтобы пробелы в знании языка не помешали ему сделать последние ходы. В результате она сама осталась с двумя пиктограммами и не знала, куда их поставить. Требовалось либо отыскать для них подходящее место, дающее одно или два новых значения, либо начинать игру заново. Следующая партия была бы короче первой, на которую ушло тридцать дней, но Аджайи опасалась, что Квисс потеряет терпение. Он и так несколько раз принимался ворчать, что она плохо обучила его языку.