— Спасайся. Иначе останешься здесь навсегда. Ступай.
Из-за открытой двери донесся какой-то скрежет. Похожий звук издавал главный механизм гигантских часов. Когда Квисс направлялся сюда по коридору, он не слышал ничего подобного. Сейчас он поспешил убраться из этой комнаты и помог служке, который шмыгнул следом, запереть тяжелую дверь.
Скрежет прекратился. В коридоре они разошлись в разные стороны (маленькое создание юркнуло за игрушечную дверцу, которая с грохотом захлопнулась), после чего скрежет сменился жалобным скрипом и визгом, как будто кто-то скреб металлом по металлу. Квисс медленно шагал в том направлении, откуда доносилась эта какофония. Сбоку, от стены, полоснул клин света, и из большого квадратного чулана со скрипучими раздвижными дверцами (Квисс догадался, что это лифт) появился сенешаль в сопровождении массы коротышек, одетых в черное. При виде Квисса они остановились, и впервые, глядя на крошечных обитателей замка, он ощутил неприятный озноб.
— Разреши доставить тебя на отведенные вам этажи, — холодно процедил сенешаль.
Квисс понял, что ему не оставляют выбора; он вошел в лифт вместе с сенешалем и почти всей свитой, и его подняли наверх, высадив несколькими этажами ниже игрового зала. За все время никто не произнес ни звука.
С тех пор он не раз пытался отыскать либо того служку, либо саму комнату, но безуспешно. Видимо, коридоры в этой части замка срочно перестроили: в последнее время там постоянно велись какие-то работы. Впрочем, он не сомневался, что отныне та дверь всегда будет заперта.
Он не стал посвящать в эту историю Аджайи. Ему было приятно знать хоть что-то, чего не знает она. Пусть она занимается чтением, пусть сетует на то, что название этой загадочной планеты вырезано; зато ему оно известно!
Квисс выложил последнюю пустую костяшку. Теперь оба неотрывно смотрели на замысловатый узор из уложенных стык в стык прямоугольников, как будто чего-то ждали. Потом Квисс вздохнул и вознамерился сгрести их в кучку, чтобы перемешать для следующей партии. Он надеялся уговорить Аджайи сделать еще одну попытку, прежде чем прерываться на еду или чтение. Аджайи подалась вперед и уже выставила руку, думая дать понять, что не станет начинать новую партию. И вдруг она поняла, что домино застыло в неподвижности. Квисс старался оторвать пустышки от стола и злился, что ничего не выходит.
— Да что же… — начал он и примерился было ухватить столешницу, но Аджайи удержала его руку.
— Постой! — сказала она, глядя ему в глаза. — Возможно, это означает…
Старик все понял; он резко поднялся со стула и направился в душный, ярко освещенный игровой зал, чтобы вызвать служку. Вернувшись на балкон, он увидел, как Аджайи с улыбкой изучает рисунок из черных точек, постепенно всплывающий на гладких костяных пластинках.
— Вот видишь! — торжествующе воскликнул Квисс и опустился на стул, утирая пот со лба. Аджайи радостно кивнула.
— Ну и ш-шарища, — раздался тонкий пришепетывающий голосок.
— Ты сегодня быстро, — откликнулся Квисс, когда из игрового зала появился коротышка в одежде официанта.
— Приш-ш-шел с-с-спросить, что вы ш-ш-шелае-те на обед. Но могу и ответ отнести, если прикаш-ш-шете.
Аджайи не могла скрыть улыбку, хотя понимала, что смеяться над его говором не следует.
— Да, сделай одолжение, — попросил Квисс. — Ответ таков… — На всякий случай он посмотрел на Аджайи, и та ободряюще кивнула. — «…оба исчезнут в радиоактивном пожаре». Запомнишь?
— «Оба исчезнут в радиоактивном пош-ш-шаре». С-с-сапомню. Пос-с-спешу долош-ш-шить.
Создание засеменило обратно в игровой зал, опустив голову и твердя ответ себе под нос. Начищенные синие сапожки отражали свет рыбы, плавающей в стеклянном полу; на тот миг, когда оно проходило мимо часов, звук голоса и шагов странным образом, словно демонстрируя эффект Допплера, изменился.
— Ну что ж… — Квисс откинулся на спинку стула, с глубоким вздохом сцепил руки за головой и закинул ногу на балконные перила. — Вдруг на этот раз мы угадали? Как ты думаешь?
В ответ Аджайи с улыбкой пожала плечами:
— Будем надеяться.
Квисс презрительно фыркнул от такого малодушного неверия и стал оглядывать белую равнину.
Квисс презрительно фыркнул от такого малодушного неверия и стал оглядывать белую равнину. Мысленно он вернулся в тесную комнату во чреве замка. Какой смысл в существовании той дыры, планеты с нелепым именем и связующего звена между ними? Откуда берется способность влиять на поступки тех людей? (Он нехотя отказался от мысли, что такая загадочная способность открылась только у него.)
Он терялся в догадках. Встречая своих знакомцев-служек, он пытался выведать у них еще и эту тайну замка, но до сих пор ничего не добился ни угрозами, ни посулами. Их кто-то запугал, не иначе.
Еще один вопрос не давал ему покоя: сколь неизменен состав обитателей замка? Возможно ли, например, организовать здесь заговор? В конце-то концов, по какому праву сенешаль остается единоличным правителем? Каким образом он получил такую власть? Насколько внимательно два враждующих стана Войн следят за происходящим в замке?
Не страшно, что ответов пока не находилось; по крайней мере, эти вопросы давали ему пищу для размышлений, отличную от надоевших игр. А вдруг существует какой-то другой выход? Кто его знает — но вдруг; нельзя же думать, что порядок вещей раз и навсегда определен и неизменен. Этот урок он усвоил давным-давно. Даже традиции со временем меняются. Может статься, не за горами какое-нибудь изменение, поворот-все-вдруг. Сомнений нет, когда-то замок был таким, каким задумали его зодчие: в нем скорее всего обитали люди, он не обваливался и не крошился, служил не только тюрьмой, но и крепостью… Однако Квисс явственно ощущал, что теперь здесь витает дух упадка и дряхлости; стоит только подобрать верный ключ — или оружие — и замок можно брать голыми руками. Сенешаль грозен только с виду; об остальных и этого не скажешь. Квисс был уверен: центральной фигурой в замке остается он сам — ну, пожалуй, наравне с женщиной. Здесь все существовало ради них, все вращалось вокруг них, все приобретало смысл только в их присутствии, и это само по себе тоже было равносильно власти (и давало хоть какое-то утешение: он любил ощущать — как это было во время Войн — свою принадлежность к элите).