Столичная жизнь вскружила голову молодому иноку. 10 февраля 1660 года он вместе с архимандритом Иевлевичем был на приеме у Федора Михайловича Ртищева — видного государственного деятеля того времени. Архимандрит держал речь, а Симеон, впервые попавший в такое общество, молчаливо рассматривал и невиданное доселе убранство комнат, и богатый стол, уставленный заморской оловянной и серебряной посудой.
Побывали они и в Чудовом монастыре у архимандрита Павла. Богато жили в Москве монахи! На столе были серебряные с позолотой кубки, арбузы и дыни, рыбные кушанья разных сортов и видов, орехи, фрукты, ягоды.
На пасху, 6 апреля 1660 года, они были вновь приглашены к Ф. М. Ртищеву в его собственный дом за Боровицким мостом; Игнатий Иевлевич прочитал необходимые пасхальные молитвы, произнес поздравительную речь. Симеон ему прислуживал. Симеону разрешили даже осмотреть богатую библиотеку Ртищева. В его доме пел выписанный из Киева хор — об этой новинке много толковали в Москве, так как «партесного пения» в то время на Руси еще не было.
Деловитый Игнатий Иевлевич много работал, и Симеон был предоставлен самому себе. Вместе с учениками бродил он по Москве.
Надо ли говорить о том, с какой жадностью листал Симеон продающиеся на Красной площади книги — печатные и рукописные, как поразили его иностранцы… Но молодой монах был прежде всего учителем. Кончил свою работу церковный собор, и 20 сентября 1660 года Симеон вместе с учениками выехал в Полоцк: начинались школьные занятия.
О том, как шла его преподавательская работа в эти годы, мы можем только предполагать. В иронических «Стихах утешных к лицу единому», написанных в это время, он говорит о себе:
Видите мене, как я муж отраден,
Возрастом велик и умом изряден…
Возможно, в этих строчках невольно выразилось его представление о самом себе: молодой честолюбивый инок не находил в Полоцке применения своим силам.
Холодной и вьюжной была зима 1660 года в Полоцке. Длинными зимними вечерами, сидя после занятий в школе один в своей келье, при тусклом и неверном свете свечи, упорно осваивал Симеон церковнославянский язык. Он старался применить к русскому стиху формы, свойственные западноевропейскому стихосложению. Одно свое произведение — «Диалог краткий» — он написал в форме «эхо». Это типичный образец так называемой «песни в виде эхо» — carmen echicum: стих делится на две части, в первой задается вопрос, во второй дается созвучный ответ:
Рцы, щасте, кому служишь? Кто есть сей? Алексей.
Чья кров? Сын Михайлов, государев, царев.
Кто саном? Царь розаном. Коли дуж? Храбрый муж.
Видимо, стихотворение не вполне удовлетворило поэта. В языке много белоруссизмов. «Царь розаном» — это должно означать «царь россиянам», но слово это никак не «ложилось» в строку. Произведение осталось неоконченным. Было ли оно когда-либо произнесено, мы не знаем, но диалогическая форма его, несомненно, давала все возможности для этого.
Положение Симеона еще более усложнилось после возобновления в 1661 году русско-польской войны. Полоцк был вновь занят поляками. Лица, благожелательно относившиеся к Москве и православной церкви, начали подвергаться притеснениям и преследованиям. На Симеона был написан донос. Выхода не было, и он счел за лучшее выехать в Москву.
ГЛАВА 3
С переезда Симеона в Москву наступает самый плодотворный период в его жизни, который начинается скромной работой учителя молодых подьячих. Его переезд совпал с прибытием в Москву газского митрополита Паисия Лигарида. Один из многочисленных авантюристов и вымогателей, которыми так был богат XVII век, темная личность, дважды проклятый иерусалимским патриархом Нектарием за сребролюбие и взяточничество, Лигарид разъезжал из страны в страну, пользуясь подложными документами, не брезговал при случае и шпионажем в пользу Ватикана. В то же время Паисий был, несомненно, весьма образованный и культурный человек. В 1638 году он уже защитил диссертацию на степень доктора философии и богословия. Еще в 1656 году патриарх Никон приглашал его в Москву, надеясь привлечь к работе по исправлению богослужебных книг.
Лигарид прибыл в Москву в феврале 1662 года с целью испросить у царя милостыню для газского Предтечева монастыря. Ловкостью обхождения и умелым поведением Паисий вскоре полюбился Алексею Михайловичу, в то время как Никон быстро разгадал этого проходимца в рясе, распознал в нем своего врага и публично уже в 1663 году «лаял» его: «вор, нехристь, собака, самоставленник, мужик». Патриарх, как мы видим, не стеснялся в выражениях. Газский митрополит верно оценил сложившуюся на Руси обстановку и в споре «священства» с «царством» безоговорочно встал на сторону царя. Он руководствовался при этом, конечно, собственными корыстными интересами: Паисий стремился проникнуть в богатейшую патриаршью библиотеку, недавно пополненную редчайшими греческими рукописями, привезенными Арсением Сухановым из Афона. Теперь, после удаления Никона, только царь мог разрешить пользоваться этой библиотекой.
Лигарид, прекрасно владевший греческим, латинским и рядом европейских языков, ни слова не понимал по-русски. Ему требовался опытный и знающий богословие переводчик.