— Да, прошла, но только после того, как я расчихался, и я даже
удивляюсь, что пристойное поведение тела достигается таким шумным и щекотным
способом: ведь икота сразу прошла, стоило мне несколько раз чихнуть.
— Ну что ты делаешь, дорогой, — возразил Аристофану Эриксимах, — ты
острословишь перед началом речи, и мне придется во время твоей речи следить,
чтобы ты не зубоскалил, а ведь ты мог бы говорить без помех.
— Ты прав, Эриксимах, — отвечал со смехом Аристофан, — беру то, что
сказал, обратно. Но следить за мной тебе не придется, ибо не того боюсь я,
что скажу что-нибудь смешное, — это было бы мне на руку и вполне в духе моей
Музы, — а того, что стану посмешищем.
— Так легко тебе от меня не отделаться, Аристофан, — сказал Эриксимах.
— Нет, будь начеку и говори так, словно тебе предстоит держать ответ за свои
слова. А впрочем, я тебе, может быть, еще и дам поблажку.
Речь Аристофана: Эрот как стремление человека к изначальной целостности
— Конечно, Эриксимах, — начал Аристофан, — я намерен говорить не так,
как ты и Павсаний. Мне кажется, что люди совершенно не сознают истинной мощи
любви, ибо, если бы они сознавали ее, они бы воздвигали ей величайшие храмы
и алтари и приносили величайшие жертвы, а меж тем ничего подобного не
делается, хотя все это следует делать в первую очередь. Ведь Эрот — самый
человеколюбивый бог, он помогает людям и врачует недуги, исцеление от
которых было бы для рода человеческого величайшим счастьем. Итак, я
попытаюсь объяснить вам его мощь, а уж вы будете учителями другим.
Раньше, однако, мы должны кое-что узнать о человеческой природе и о
том, что она претерпела. Когда-то наша природа была не такой, как теперь, а
совсем другой.
Прежде всего, люди были трех полов, а не двух, как ныне, —
мужского и женского, ибо существовал еще третий пол, который соединял в себе
признаки этих обоих; сам он исчез, и от него сохранилось только имя, ставшее
бранным, — андрогины, и из него видно, что они сочетали в себе вид и
наименование обоих полов — мужского и женского. Кроме того, тело у всех было
округлое, спина не отличалась от груди, рук было четыре, ног столько же,
сколько рук, и у каждого на круглой шее два лица, совершенно одинаковых;
голова же у двух этих лиц, глядевшие в противоположные стороны, была общая,
ушей имелось две пары, срамных частей две, а прочее можно представить себе
по всему, что уже сказано. Передвигался такой человек либо прямо, во весь
рост, — так же как мы теперь, но любой из двух сторон вперед, либо, если
торопился, шел колесом, занося ноги вверх и перекатываясь на восьми
конечностях, что позволяло ему быстро бежать вперед. А было этих полов три,
и таковы они были потому, что мужской искони происходит от Солнца, женский —
от Земли, а совмещавший оба этих — от Луны, поскольку и Луна совмещает оба
начала. Что же касается шаровидности этих существ и их кругового
передвижения, то и тут сказывалось сходство с их прародителями. Страшные
своей силой и мощью, они питали великие замыслы и посягали даже на власть
богов, и то, что Гомер говорит об Эфиальте и Оте, относится к ним: это они
пытались совершить восхождение на небо, чтобы напасть на богов.
И вот Зевс и прочие боги стали совещаться, как поступить с ними, и не
знали, как быть: убить их, поразив род людской громом, как когда-то
гигантов, — тогда боги лишатся почестей и приношений от людей; но и мириться
с таким бесчинством тоже нельзя было. Наконец Зевс, насилу кое-что придумав,
говорит:
{12}
— Кажется, я нашел способ сохранить людей, и положить конец их буйству,
уменьшив их силу. Я разрежу каждого из них пополам, и тогда они, во-первых,
станут слабее, а во-вторых, полезней для нас, потому что число их
увеличится. И ходить они будут прямо, на двух ногах. А если они и после
этого не угомонятся и начнут буйствовать, я, сказал он, рассеку их пополам
снова, и они запрыгают у меня на одной ножке.
Сказав это, он стал разрезать людей пополам, как разрезают перед
засолкой ягоды рябины или как режут яйцо волоском. И каждому, кого он
разрезал, Аполлон, по приказу Зевса, должен был повернуть в сторону разреза
лицо и половину шеи, чтобы, глядя на свое увечье, человек становился
скромней, а все остальное велено было залечить. И Аполлон поворачивал лица
и, стянув отовсюду кожу, как стягивают мешок, к одному месту, именуемому
теперь животом, завязывал получавшееся посреди живота отверстие — оно и
носит ныне название пупка. Разгладив складки и придав груди четкие
очертания, — для этого ему служило орудие вроде того, каким сапожники
сглаживают на колодке складки кожи, — возле пупка и на животе Аполлон
оставлял немного морщин, на память о прежнем состоянии.
И вот когда тела
были таким образом рассечены пополам, каждая половина с вожделением
устремлялась к другой своей половине, они обнимались, сплетались и, страстно
желая срастись, умирали от голода и вообще от бездействия, потому что ничего
не хотели делать порознь. И если одна половина умирала, то оставшаяся в
живых выискивала себе любую другую половину и сплеталась с ней, независимо
от того, попадалась ли ей половина прежней женщины, то есть то, что мы
теперь называем женщиной, или прежнего мужчины. Так они и погибали. Тут
Зевс, пожалев их, придумывает другое устройство: он переставляет вперед
срамные их части, которые до того были у них обращены в ту же стороны, что
прежде лицо, так что семя они изливали не друг в друга, а в землю, как
цикады. Переместил же он их срамные части, установив тем самым
оплодотворение женщин мужчинами, для того чтобы при совокуплении мужчины с
женщиной рождались дети и продолжался род, а когда мужчина сойдется с
мужчиной — достигалось все же удовлетворение от соития, после чего они могли
бы передохнуть, взяться за дела и позаботиться о других своих нуждах. Вот с
каких давних пор свойственно людям любовное влечение друг к другу, которое,
соединяя прежние половины, пытается сделать из двух одно и тем самым
исцелить человеческую природу.