— Увы, Алкивиад! — воскликнул Агафон. — Остаться здесь мне никак
нельзя, теперь-то уж я непременно пересяду, чтобы Сократ произнес в мою
честь похвальное слово.
— Обычное дело, — сказал Алкивиад. — Где Сократ, там другой на красавца
лучше не зарься. Вот и сейчас он без труда нашел убедительный предлог
уложить Агафона возле себя.
После этого Агафон встал, чтобы возлечь рядом с Сократом. Но вдруг к
дверям подошла большая толпа веселых гуляк и, застав их открытыми, — кто-то
как раз выходил, — ввалилась прямо в дом и расположилась среди пирующих. Тут
поднялся страшный шум, и пить уже пришлось без всякого порядка, вино
полилось рекой. Эриксимах, Федр и некоторые другие ушли, по словам
Аристодема, домой, а сам он уснул и проспал очень долго, тем более что ночи
тогда были длинные.
Проснулся он на рассвете, когда уже пели петухи, а проснувшись, увидел,
что одни спят, другие разошлись по домам, а бодрствуют еще только Агафон,
Аристофан и Сократ, которые пьют из большой чаши, передавая ее по кругу
слева направо, причем Сократ ведет с ними беседу. Всех его речей Аристодем
не запомнил, потому что не слыхал их начала и к тому же подремывал. Суть же
беседы, сказал он, состояла в том, что Сократ вынудил их признать, что один
и тот же человек должен уметь сочинить и комедию и трагедию и что искусный
трагический поэт является также и поэтом комическим. Оба по необходимости
признали это, уже не очень следя за его рассуждениями: их клонило ко сну, и
сперва уснул Аристофан, а потом, когда уже совсем рассвело, Агафон.
Сократ же, оставив их спящими, встал и ушел, а он, Аристодем, по своему
обыкновению, за ним последовал. Придя в Ликей и умывшись, Сократ провел
остальную часть дня обычным образом, а к вечеру отправился домой отдохнуть.
КОНЕЦ