Вот какую речь, Федр, посвящаю я этому богу, в меру смешав в ней,
насколько это в моих силах, серьезное и шутку.
Когда Агафон кончил, все присутствующие, по словам Аристодема,
одобрительно зашумели, находя, что молодой человек говорил достойно себя и
бога. Тогда Сократ повернулся к Эриксимаху и сказал:
— Ну, теперь-то тебе, сын Акумена, уже не кажется, что прежние мои
страхи были напрасны и что не был я прорицателем, сказав, что Агафон
произнесет великолепную речь, а я окажусь в затруднении?
— Одно твое прорицание, — отвечал Эриксимах, — что Агафон будет
говорить превосходно, сбылось, а вот что ты окажешься в затруднении, никак
не верится.
— Да как же мне или любому другому, кто должен говорить после такой
прекрасной и богатой речи, — воскликнул Сократ, — не стать, милый ты мой, в
тупик! И если начало ее еще не столь восхитительно, то какого слушателя не
поразит красота слов и подбор их в заключительной части? Я, например, как
подумал, что мне не сказать ничего такого, что хотя бы только приближалось
по красоте к этой речи, готов был бежать от стыда, если бы можно было. Речь
эта напомнила мне Горгия, и я, прямо-таки по Гомеру, боялся, что под конец
своей речи Агафон напустит на мою речь голову Горгия, этого великого
говоруна, а меня самого превратит в камень безгласный. И я понял, как был я
смешон, когда согласился произнести в очередь с вами похвальное слово Эроту
и сказал, что знаю толк в любовных делах, хотя, оказывается, понятия не имею
о том, как надлежит строить похвальную речь. Я, по своей простоте, думал,
что о любом восхваляемом предмете нужно говорить правду, и это главное, а из
правды выбрать самое замечательное и расположить в наиболее подходящем
порядке.
Так вот, я был слишком самонадеян, когда полагал, что скажу хорошую
речь, раз знаю верный способ воздать хвалу любому предмету. Оказывается,
уменье произнести прекрасную похвальную речь состоит вовсе не в этом, а в
том, чтобы приписать предмету как можно больше прекрасных качеств, не думая,
обладает он ими или нет: не беда, стало быть, если и солжешь. Видно, заранее
был уговор, что каждый из нас должен лишь делать вид, что восхваляет Эрота,
а не
{17}
восхвалять его в самом деле. Поэтому-то вы, наверное, и приписываете
Эроту все, что угодно, любые свойства, любые заслуги, лишь бы выставить его
в самом прекрасном и благородном свете — перед теми, разумеется, кто не
знает его, но никак не перед людьми осведомленными. И похвальное слово
получается красивое и торжественное. Но я-то не знал такого способа строить
похвальные речи и по неведению согласился говорить в очередь с вами. Стало
быть, «язык лишь дал согласье, но не сердце, нет». А на нет и суда нет.
Строить свою речь по такому способу я не стану, потому что попросту не могу.
Правду, однако, если хотите, я с удовольствием скажу вам на свой лад, но
только не в лад вашим речам, чтобы не показаться смешным. Решай же, Федр,
нужна ли тебе еще и такая речь, где об Эроте будет сказана правда, и притом
в первых попавшихся, взятых наугад выражениях.
Тут Федр и все прочие стали просить его, чтобы он говорил так, как
находит нужным.
— В таком случае, Федр, — сказал Сократ, — позволь мне задать несколько
вопросов Агафону, чтобы начать речь, уже столковавшись с ним.
— Разрешаю, — сказал Федр, — спрашивай.
Речь Сократа: цель Эрота — овладение благом
И Сократ, продолжал Аристодем, начал примерно так:
— Ты показал в своей речи поистине прекрасный пример, дорогой Агафон,
когда говорил, что прежде надо сказать о самом Эроте и его свойствах, а
потом уже о его делах.
Речь Сократа: цель Эрота — овладение благом
И Сократ, продолжал Аристодем, начал примерно так:
— Ты показал в своей речи поистине прекрасный пример, дорогой Агафон,
когда говорил, что прежде надо сказать о самом Эроте и его свойствах, а
потом уже о его делах. Такое начало очень мне по душе. Так вот, поскольку ты
прекрасно и даже блестяще разобрал свойства Эрота, ответь-ка мне вот что.
Есть ли Эрот непременно любовь к кому-то или нет? Я не спрашиваю, любовь ли
это, скажем, к отцу или матери — смешон был бы вопрос, есть ли Эрот любовь к
матери или отцу, — нет, я спрашиваю тебя так, как спросил бы ну, например,
об отце: раз он отец, то ведь он непременно доводится отцом кому-то? Если бы
ты захотел ответить на это правильно, ты бы, вероятно, сказал мне, что отец
всегда доводится отцом дочери или сыну, не так ли?
— Конечно, — отвечал Агафон.
— И мать точно так же, не правда ли?
Агафон согласился и с этим.
— Тогда ответь еще на вопрос-другой, чтобы тебе легче было понять, чего
я хочу. Если брат действительно брат, то ведь он обязательно брат кому-то?
Агафон отвечал, что это так.
— Брату, следовательно, или сестре? — спросил Сократ.
Агафон отвечал утвердительно.
— Теперь, — сказал Сократ, — попытайся ответить насчет любви. Есть ли
Эрот любовь к кому-нибудь или нет?
— Да, конечно.
— Так вот, запомни это покрепче и не забывай, а пока ответь, вожделеет
ли Эрот к тому, кто является предметом любви, или нет?
— Конечно, вожделеет, — отвечал Агафон.