* * *
Когда принесли по второй порции бренди, сомнений быть не могло — они оба напились. Казалось, все в ресторане пьяны, даже седовласый пианист, небрежно ударявший по клавишам кончиками пальцев и выжимающий педаль, словно кто-то обрезал ему тормозной ремень. Вынужденно повысив голос, Эмма слышала, как собственные слова отдаются эхом у нее в голове, когда она с горячностью повествовала о своей новой карьере.
— Это большая общеобразовательная школа в Северном Лондоне, где обучают английскому и немного — театральному искусству. Хорошая школа, где учатся разные дети. Не то что эти пригородные престижные заведения, где все как дрессированные только и умеют, что твердить «да, мисс» и «нет, мисс». Ну и пусть с детьми придется немного повозиться, что в этом такого? Ведь на то они и дети. Это я сейчас говорю. А ведь эти маленькие поганцы наверняка съедят меня живьем. — Она покрутила бокал с бренди в руках, как это делают в кино. — Я вот представляю, как сижу на краю стола и рассказываю им о том, что Шекспир — первый в истории рэпер или что-то вроде того… а все эти детишки таращатся на меня с открытым ртом, как зачарованные. Я мечтаю о том, как вдохновленные дети будут носить меня на руках. Я так и буду передвигаться по школе на плечах своих обожателей, если мне надо будет на автостоянку, или, скажем, в столовую, или еще куда-нибудь.
Я мечтаю о том, как вдохновленные дети будут носить меня на руках. Я так и буду передвигаться по школе на плечах своих обожателей, если мне надо будет на автостоянку, или, скажем, в столовую, или еще куда-нибудь. Я буду как Робин Уильяме в фильме «Общество мертвых поэтов». Carpe Diem.
— Извини, что?
— Carpe Diem…
— Carpe?..
— Лови каждое мгновение!
— А, так вот что это значит! А я думал, лови карпа!
Эмма изобразила вежливый смешок, но для Иэна он прозвучал пистолетным сигналом к старту.
— Так вот где я ошибся! Ну, надо же… если бы я знал, то провел бы школьные годы совсем иначе! А я, дурак, столько лет потратил, сидя у пруда…
Ну, всё, хватит.
— Иэн, прекрати! — сказала она резко.
— Что?
— Ты не на сцене. Необязательно меня смешить. — Он обиделся, и она тут же пожалела о своем тоне и потянулась через стол, взяв его за руку. — Мне кажется, вовсе необязательно следить за каждым словом, острить, шутить и каламбурить. Это не вечер импровизации, Иэн, понимаешь? Мы просто разговариваем и слушаем друг друга.
— Извини, я…
— Да не только в тебе дело, все мужчины такие, все вы все время перед кем-то выступаете. Боже, да я готова отдать что угодно за вечер в компании человека, который бы просто говорил, просто слушал! — Она чувствовала, что перегибает палку, но ее было уже не остановить. — Я просто не понимаю зачем. Ты же не на прослушивании.
— В некотором роде это так.
— Только не со мной. Так не должно быть.
— Извини.
— И хватит все время извиняться.
— О… Ладно.
Иэн замолчал на секунду, и теперь уже Эмме захотелось извиниться. Не стоило ей выкладывать, что думает; это еще никогда хорошо не заканчивалось. Она хотела было извиниться, но тут Иэн вздохнул, подпер кулаком щеку и заговорил:
— Я думаю, дело знаешь в чем? Еще в школе, если ты не слишком умен, или не вышел лицом, или не популярен, но однажды вдруг говоришь что-то и все начинают смеяться, ты хватаешься за это, как за соломинку. Ты думаешь: я косолапо бегаю, у меня дурацкое большое лицо и толстый зад и никому я не нравлюсь, но, по крайней мере, я умею смешить людей. И это так приятно, когда кто-то смеется твоим шуткам, что ты невольно начинаешь от этого зависеть. И думать, что если ты не клоун, то в общем-то… ты никто. — Он уставился в скатерть, собирая хлебные крошки пальцами в маленькую пирамидку, и сказал: — Вообще-то, я думал, ты и сама это прекрасно понимаешь.
Эмма округлила глаза:
— Я?!
— Ведь ты тоже строишь из себя клоуна.
— Я не строю!
— Ну, помнишь, как ты сравнила подружек Декстера с золотыми рыбками?
— Нет, я… ну и что?
— Мне просто кажется, что мы похожи. Иногда.
Ее первой мыслью было обидеться. Нет, я вовсе не клоун, хотелось сказать ей, что за глупая мысль, но Иэн улыбался ей так… какое бы слово подобрать… влюбленно, и, пожалуй, она и так была к нему слишком жестока. Так что она лишь пожала плечами:
— Все равно я не верю.
— Чему?
— Что в школе ты никому не нравился.
— Что ж, документальные свидетельства говорят обратное, — произнес он гнусавым, комичным голосом.
— Но я же здесь, верно?
Между ними повисла тишина. Эмма действительно выпила лишнего, и теперь настал ее черед перебирать крошки на столе.
— Вообще-то, я как раз думала, что ты в последнее время хорошо выглядишь.
Он положил ладони на живот:
— Я качался.
Она рассмеялась, на этот раз вполне искренне, взглянула на Иэна и решила: не такое уж у него и некрасивое лицо — не как у глупого смазливого мальчишки, а нормальное, порядочное мужское лицо. Эмма знала, что после того, как они оплатят счет, он попытается ее поцеловать и на этот раз она ему позволит.
— Пойдем, — сказала она.
— Я попрошу принести счет. — Он нашел взглядом официанта и показал рукой, будто пишет. — Странно, почему все просят принести счет именно таким образом? И кто это придумал?