Это было что-то вроде женевской конвенции для «просто друзей» — свод основных запретов, составленный до отъезда с той целью, чтобы отпуск прошел без осложнений. Эмма снова была в свободном плавании: короткий и непримечательный роман со Спайком, специалистом по ремонту велосипедов, чьи пальцы постоянно пахли водоотталкивающим спреем, закончился без особых сожалений для обеих сторон, но благодаря нему у нее хотя бы повысилась самооценка. Да и велосипед ее теперь был в отличной форме.
Декстер, в свою очередь, перестал встречаться с Наоми, потому что отношения, по его словам, стали «слишком напряженными», что бы это ни значило. После Наоми была Аврил, затем Мэри, Сара, другая Сара, Сандра и Иоланда, и вот теперь настал черед неистовой Ингрид, ныне модного стилиста, а прежде модели, которая была вынуждена покинуть подиум, потому что — об этом она сообщила Эмме с полной серьезностью — у нее «слишком большая для манекенщицы грудь».
Декстер при этом выглядел так, будто он вот-вот лопнет от гордости.
Ингрид была из тех не стесняющихся своей сексуальности девушек, у которых лифчик выглядывает из-под одежды. И хотя Эмма ни в коем случае не составляла для нее конкуренции (впрочем, как и остальные женщины на этой Земле), было решено, что для всех сторон будет лучше, если некоторые вещи прояснятся до того, как Эмма с Декстером наденут одежду для плавания и нагрузятся коктейлями. Было маловероятно, что между ними что-то произойдет — окошко вероятности закрылось много лет назад, и у них давно выработался друг на друга иммунитет. Они были просто друзьями, и ничего больше. И тем не менее однажды в пятницу июньским вечером Декстер и Эмма сели на террасе паба в Хэмпстед-Хит и составили правила.
Правило номер один: разные комнаты. Что бы ни случилось, не должно быть никаких общих кроватей, двуспальных или односпальных, никаких объятий и телячьих нежностей по пьяной лавочке — они уже не дети.
— Я вообще не вижу смысла в телячьих нежностях, — заявил Декстер.
— У меня от телячьих нежностей живот болит, — заметила Эмма. И добавила: — Не флиртовать. Правило номер два.
— Я никогда не флиртую, так что… — Декстер потерся ногой о ее щиколотку.
— Я серьезно — никакого баловства после пары коктейлей.
— Баловства?
— Ты знаешь, о чем я. Никаких штучек.
— Штучек… с тобой?
— Со мной, не со мной — неважно. Пусть это будет правило номер три. Не хочу сидеть кислая, как лимон, пока ты там натираешь Лотте из Штуттгарта маслом для загара.
— Эм, этого не случится.
— Не случится. Потому что теперь это правило.
Правилом номер четыре, по настоянию Эммы, запрещалась всякая обнаженка. Никаких купаний голышом — неизменно скромный и прикрытый внешний вид. Она вовсе не собирается глазеть на Декстера в трусах, в душе или, не дай бог, в туалете. В отместку Декстер предложил правило номер пять: никаких настольных игр. Все больше и больше его друзей в последнее время увлеклись «Скрэбблом», причем играли в него с видом саркастичных умников, зарабатывая тройные очки. Однако Декстеру казалось, что эта игра придумана с одной лишь целью: заставить его мучиться от скуки, при этом чувствуя себя идиотом. Так что никакого «Скрэббла», и уж тем более пазлов, пока он жив.
И вот во второй день отпуска, не нарушив пока ни единого правила, они лежали на палубе допотопного ржавого парома, который, пыхтя, тащился с Родоса к островам Додеканес. Первый вечер они провели в старом городе, пили сладкие коктейли, которые подавали в выскобленных ананасах, и всё не могли перестать улыбаться от новизны происходящего. Паром ушел с Родоса затемно, и теперь, в девять утра, он и она тихо лежали с похмельной головой; вибрация мотора отдавалась в их вспученных булькающих животах, и они ели апельсины, молча читали, молча сгорали, абсолютно счастливые в молчаливой компании друг друга.
Декстер сломался первым, вздохнул и положил книгу на грудь — «Лолиту» Набокова, подарок от Эммы, которая самоназначилась ответственной за пляжное чтение, в результате чего целая куча книг, настоящая мобильная библиотека, заняла почти весь чемодан.
Прошла минута. Он снова многозначительно вздохнул.
— Что с тобой? — спросила Эмма, не отрываясь от «Идиота» Достоевского.
— Не могу это читать.
— Это шедевр литературы.
— У меня от него голова болит.
— Надо было взять какую-нибудь книжку с картинками.
— О, в целом мне нравится…
— «Очень голодная гусеница» тебе бы подошла.
— …просто она однообразная какая-то.
— О, в целом мне нравится…
— «Очень голодная гусеница» тебе бы подошла.
— …просто она однообразная какая-то. Какой-то чувак все время рассуждает о том, какой он озабоченный.
— А мне казалось, ты найдешь в этом что-то созвучное для себя. — Она приподняла очки. — Это очень эротичная книга, Декс.
— Разве что для любителей маленьких девочек.
— Напомни-ка, за что тебя уволили из английской школы в Риме?
— Эм, ей было двадцать, сколько раз можно повторять!
— Тогда спи. — Она взяла свой русский роман. — Фарисей.
Он снова откинулся на рюкзак, но рядом присели двое, закрыв ему солнце. Девушка была симпатичной, хоть и дерганой, а парень был крупным, светлокожим, почти снежно-белым на утреннем солнце.