— Ну наконец-то! — восклицает она. — Декс, ради этого момента я и жила.
— Это значит «да»?
— Мне надо подумать.
— Тогда сообщи мне о своем решении, ладно? Потому что, если тебя мое предложение не заинтересует, найду кого-нибудь еще.
— Я же сказала: мне надо подумать.
Он открывает глаза. Вообще-то он рассчитывал услышать «да».
— А о чем тут думать-то?
— Ну, даже не знаю.
Совместная жизнь…
— Мы жили вместе в Париже.
— Знаю, но то было в Париже.
— Да и сейчас, можно сказать, тоже вместе живем.
— Знаю, но…
— И снимать квартиру просто глупо, все равно что деньги на ветер выбрасывать, учитывая нынешнюю ситуацию на рынке недвижимости…
— Ты говоришь, прямо как мой независимый финансовый консультант. Очень романтично. — Она вытягивает губы немного вперед и целует его: осторожный утренний поцелуй. — Дело ведь не только в финансовом планировании, верно?
— Ну, главная причина в том, что, как мне кажется, это будет… здорово.
— Здорово, значит.
— Если ты поселишься у меня.
— А как же Жасмин?
— Ничего, привыкнет. А потом, ей всего два года, не ей решать, верно? И уж тем более не ее матери.
— А нам не будет немного…
— Что?
— Тесновато. Втроем по выходным.
— Придумаем что-нибудь.
— И где я буду работать?
— Здесь, пока меня нет дома.
— А куда же ты будешь приводить своих любовниц?
Он вздыхает; после года почти маниакальной верности шутки на эту тему представляются ему неуместными.
— Будем снимать номер в гостинице после обеда.
Они некоторое время молчат под звук бубнящего радио, и Эмма опять закрывает глаза и пытается представить, как разбирает картонные коробки, освобождает место в шкафу, чтобы положить одежду, книги… По правде говоря, она предпочитает обстановку своей нынешней квартиры — уютную, можно даже сказать, богемную мансарду на Хорнси-роуд. Белсайз-Парк слишком шикарен и моден; к тому же, несмотря на все ее усилия и постепенное переселение к Декстеру ее книг и вещей, из квартиры его никуда не делись атрибуты холостяцких лет: игровая приставка, невероятных размеров телевизор, огромная кровать. Эмма даже в шутку призналась: «Боюсь, что если открою шкаф, то на меня посыплются женские трусики или что похуже». Но Декстер высказал предложение, и она чувствует, что должна предложить что-то взамен.
— Может, нам вместе купить квартиру? — говорит она. — Побольше, чем эта. — И снова она затронула важную тему, о которой раньше они не говорили, хотя и думали постоянно. Ответа нет довольно долго, и она уже решает, что Декстер уснул, но вдруг слышит:
— Хорошо. Давай вечером поговорим.
И вот начинается новый будничный день, такой же, как предыдущий, такой же, как следующий. Они встают и одеваются; Эмме приходится выбирать из того ограниченного набора одежды, что она держит в отведенном ей шкафу. Сначала душ принимает Декстер, потом она; он тем временем идет в магазин и покупает газету и, если нужно, молоко. Он читает спортивную рубрику, она — новости; затем, после завтрака — завтракают они обычно в уютной тишине, — она берет велосипед, что стоит в коридоре, и катит его, идя рядом с Декстером до метро. Каждый день они целуются на прощание примерно в восемь двадцать пять.
— Сильви привезет Жасмин к четырем, — говорит он. — Я вернусь в шесть. Ты точно не против?
— Нет, конечно.
— И справишься с Жасмин?
— Разумеется. Сходим в зоопарк или что-нибудь еще придумаем.
Они снова целуются; она уезжает на работу, он уезжает на работу; так и проходят дни, летят, как никогда раньше.
* * *
Работа. Он снова работает, и на этот раз у него собственный бизнес, хотя маленькое кафе и магазинчик деликатесов на жилой улице между Хайгейт и Арчвей пока язык не поворачивается назвать таким громким словом.
Идея родилась в Париже, тем долгим и странным летом, когда они вместе разобрали его жизнь по камушку, а затем собрали заново.
Идея родилась в Париже, тем долгим и странным летом, когда они вместе разобрали его жизнь по камушку, а затем собрали заново. Вообще-то, идея возникла у Эммы, когда они сидели за столиком уличного кафе недалеко от парка Бют-Шамон на северо-востоке Парижа. «Ты любишь вкусно поесть, — сказала она тогда, — разбираешься в винах. Мог бы торговать хорошим кофе по фунту, импортными сырами — всякими деликатесами, на которых все в последнее время помешались. Только пусть это будет не претенциозный и не снобистский гастрономический бутик, а просто милая маленькая лавка. А летом можно выставлять столики на улицу». Сначала слово «магазин» его пугало — он никак не видел себя владельцем магазина или, того хуже, лавочником. А вот «специалист по импортным продуктам» — это звучало уже лучше. Он предпочитал думать о своем заведении как о кафе или ресторане, где, помимо всего прочего, продавались и продукты. А о себе — как о предпринимателе.
И вот в конце сентября, когда Париж наконец — наконец! — начал терять свое очарование, они сели на поезд и вместе вернулись домой. Они привезли с собой легкий загар и новую одежду и шли рука об руку по платформе, словно впервые приехали в Лондон, полные планов и проектов, решимости и амбиций. Их друзья кивали с таким видом, будто давно знали, что так всё и будет. Декстер снова познакомил Эмму с отцом — «Конечно, я вас помню. Это вы назвали меня фашистом» — и вместе с ней объяснил ему затею с новым бизнесом в надежде, что он поможет финансами. Когда Элизабет умерла, было решено, что определенная сумма отойдет Декстеру, когда наступит время; и, кажется, оно наступило. В глубине души Стивен Мэйхью не сомневался, что его сын спустит все до последнего пенни, но был готов заплатить любую цену, лишь бы тот никогда больше не появлялся на телеэкране. Да и присутствие Эммы помогло, потому что Эмма нравилась отцу Декстера, и впервые за многие годы он поймал себя на мысли, что собственный сын ему тоже нравится — благодаря ей.