«Я работаю на телевидении» — даже произносить эту фразу было приятно. Ему нравилось идти по Бервик-стрит в монтажную с большой сумкой, нагруженной видеопленками, и кивать людям, которые были точно как он. Нравились суши и премьерные вечеринки, нравилось пить из кулеров, гонять курьеров и произносить фразы вроде «надо урезать шесть секунд». В глубине души ему нравилось и то, что на телевидении работали одни лишь красивые люди: здесь ценилась молодость. В этом прекрасном новом мире в конференц-залах за мозговыми штурмами не восседали шестидесятидвухлетние старперы. Что случалось с работниками телеиндустрии, когда те достигали определенного возраста? Куда они девались? Его это не беспокоило, его все устраивало — например, обилие молодых женщин вроде Наоми, жестких, амбициозных девушек из большого города. Прежде в редкие минуты сомнений Декстера охватывало беспокойство, что недостаток интеллектуальных способностей будет тормозить его в жизни, но в нынешней его профессии ценились уверенность в себе, энергичность, пожалуй, даже снобизм, а этих качеств у него было хоть отбавляй.
Прежде в редкие минуты сомнений Декстера охватывало беспокойство, что недостаток интеллектуальных способностей будет тормозить его в жизни, но в нынешней его профессии ценились уверенность в себе, энергичность, пожалуй, даже снобизм, а этих качеств у него было хоть отбавляй. Да, и на телевидении надо было быть умным, но не таким умным, как подразумевала Эмма. А «умным» в смысле соображать, что к чему, обладать интуицией и амбициями.
Он любил свою новую квартиру в соседнем районе Белсайз-Парк (темное дерево, полированный металл), любил Лондон, раскинувшийся перед ним в дымке в этот День святого Свитина. И ему хотелось поделиться всей этой радостью с Эммой, открыть ей новые возможности, новые горизонты, представить ее новым знакомым из совсем других социальных кругов — одним словом, сделать ее жизнь более похожей на его жизнь. Как знать, может Наоми и Эмма даже подружатся!
Убаюканный этими мыслями, он почти заснул, когда на него упала чья-то тень. Открыв один глаз, он прищурился:
— Привет, красотка.
Эмма больно пнула его в бедро.
— Ай!
— Никогда, никогда не делай так больше!
— Как так ?
— Ты знаешь как! Как будто я зверь в зоопарке, а ты тычешь в меня палкой и смеешься…
— Я над тобой не смеялся!
— А я тебя видела, как ты висел на свой подружке, и вы там хихикали…
— Она не моя подружка, и мы смеялись над меню…
— Вы смеялись над моей работой.
— И что такого? Ты и сама над этим всегда прикалываешься.
— Да, потому что я там работаю. Я смеюсь из чувства противоречия, а ты просто смеялся мне в лицо!
— Эм, я бы никогда, никогда…
— Вот такое впечатление ты на меня производишь.
— Прости.
— Хорошо. — Она села рядом, скрестив ноги. — Застегни рубашку и дай мне бутылку.
— И она мне не подружка. — Он застегнул три нижние пуговицы, надеясь, что Эмма заглотит приманку. Но она ничего не сказала, поэтому он пошел дальше: — Мы просто спим вместе время от времени, только и всего.
Когда стало ясно, что с романтической точки зрения ничего им не светит, Эмма начала стараться не обращать внимания на безразличие Декстера, и теперь фразы вроде той, что он только что произнес, уже были неспособны причинить ей боль — по крайней мере, не больше, чем теннисный мячик, попавший в затылок. В последнее время она только морщилась, услышав подобное замечание.
— Тем лучше для вас обоих. — Она налила вино в пластиковый стаканчик. — Но если она тебе не подружка, как мне ее называть?
— Не знаю. Любовница?
— Это разве не подразумевает наличие чувств?
— Как насчет мое очередное достижение ! — Декстер просиял. — Или это в наше время неполиткорректно?
— Лучше жертва . Мне это больше нравится. — Эмма отклонилась назад и сунула руку в карман джинсов, чувствуя неловкость. — Можешь взять обратно. — Она швырнула в него скомканной десятифунтовой купюрой.
— Еще чего!
— Да, чего.
— Это твое!
— Декстер, послушай меня внимательно. Друзьям чаевые не дают.
— Это не чаевые, а подарок.
— Деньги — не подарок. Хочешь купить мне что-нибудь — пожалуйста, но только не дари деньги! Это просто позор.
Он вздохнул и спрятал деньги в карман:
— Извини. Еще раз.
— Ладно, — сказала она и легла рядом с ним. — Валяй. Рассказывай об этой своей Наоми.
Он просиял и приподнялся на локтях:
— В выходные мы устраивали after-пати…
After-пати, сказала она про себя.
Он стал одним из тех, кто ходит на after-пати.
— …я и раньше видел ее в офисе, а тут решил подойти и сказать привет и все такое, добро пожаловать в команду. Потом официально так протягиваю ей руку, а она улыбается, подмигивает, а потом кладет руку мне на затылок, притягивает к себе и… — Он выдержал паузу и закончил восторженным шепотом: — Целует, прикинь?
— Целует, прикинь? — повторила Эмма, снова получив по затылку теннисным мячиком.
— И при этом сует мне что-то в рот языком. Что это, спрашиваю я. А она подмигивает и говорит: узнаешь.
Помолчав, Эмма спросила:
— Это был орешек?
— Нет…
— Маленький орешек в шоколаде?
— Нет, это была таблетка…
— Типа «тик-така»? Потому что у тебя воняло изо рта?
— У меня не воня…