Неправильная какая-то мы с Инкой пара. Все люди как люди, малёк попереживав ну и, там, поучаствовав в событии-другом, женятся себе, и живут в любви да радости. Само собой, время от времени ссорятся с непременным битьём посуды, рожают умных и красивых детей — ну, и всё прочее в том же духе, о чём рассказывать неинтересно, а слушать скучно.
Не по этой ли причине все сентиментальные романы и сопливые пьесы о «чистой и возвышенной любви» сами собой увядают, как только становится слышен марш Мендельсона и звон цепей Гименея?
То ли дело мы с дорогой и ненаглядной. Детишек, правда, настрогали аж парочку, да ещё какую. Но вот на этом, пожалуй, всё сходство с нормальными людьми и заканчивается. Если я дома, так она непременно «у себя». А как Инке захочется побыть в реальном мире, так меня куда нибудь занесёт нелёгкая. Правда, на посуде экономим, ничего не скажешь. Радость встречи, опять же… Я, право, затрудняюсь сказать, хорошо это или плохо. Ну и чёрт с ним. Это просто есть и, тьфу, тьфу, тьфу, как говорится. (Конечно, Дромос — Дромосом, и всегда можно «вернуться» чтобы исправить что-то совсем уж нехорошее, но — не помешает.) Да и не припомню я, чтобы мне приходилось «отступать» во времени из за наших трений…
И, зная, что «у Инны» сейчас были малыши, а так же Ленка с Кени, я «сделал шаг».
Оказавшись в коридоре, Инна сбросила одежду и побежала к реке. И, ведомый инстинктом, десятки тысячелетий заставляющих самцов догонять, я бросился следом. Инна нырнула, и я бултыхнулся в воду за ней. Но далеко уплывать не стали, и наши губы снова встретились.
— Ну, наконец-то. — Блаженно закрыв глаза, прошептала она.
— Что? — Не понял я.
— Наконец-то ты, обормот эдакий, хоть раз в жизни побегал за мной.
На какой-то миг стало неудобно. Девочке моей, оказывается, всё это время не хватало толики внимания. Ласкового взгляда и нежного прикосновения. Но тут же принялся искать оправдание. И, как вы понимаете — нашёл. Причём самое, что ни на есть простейшее.
«Не я один такой». Хорошо хоть, хватило ума не высказываться вслух.
— Не сердись, Ин. — Я виновато потёрся носом о её плечико. — Ты же знаешь…
— Знаю. — Вздохнула она. Горбатого могила исправит. И притворно зарыдала. — Бедная я бедная. У других женщин хоть надежда есть. Мне же, несчастной, достался чурбан бессмертный.
— Да ладно тебе. — Я виновато шмыгнул носом. — Я, может, стараюсь…
Затем, подхватив Инну на руки, вышел на берег, и мы повалились на песок…
Утром, свежие и отдохнувшие, мы с появились в столовой раньше всех. Заняв место у окна, с аппетитом завтракали, то и дело бросая друг на друга нежные взгляды.
— Воркуете, голубки? — Виктор, держа в руках поднос, стоял возле нашего столика, спрашивая взглядом разрешения присесть.
Инна, как и подобает благородной леди, слегка опустила ресницы, и Генерал водрузил поднос на стол. Тут же появилась Рита и, чмокнув в щёку подругу, уселась напротив Виктора.
— Повезло тебе, Юра. — Весело глянула на меня она. Ингредиенты для грима ещё не готовы, так что сегодня у вас снова выходной.
Боясь ошибиться и попортить мою шкуру, она готовилась к порученному делу очень даже тщательно. Я же, довольный внезапно подаренной отсрочкой помалкивал в тряпочку.
— Вот и отлично. — Обрадовалась Инна. — Кени просила свозить её в город. — И пояснила. — Ей, как и каждому ребёнку в таком возрасте хочется иметь все эти часики-ролики. А так же — непременно — сотовый телефон. — И взглянула на меня — ты с нами?
Почему бы и нет. Со времени посещения казино, окончившегося дорожным происшествием и рождением щенка Дромика, мы никуда не выбирались. Так что я — за.
Мы шли по супермаркету, и я то и дело ловил на нашей троице заинтересованные взгляды. Инна же с малышкой, поглощённые приобретением замечательных вещей ничего не видели. Уже куплены коньки на колёсиках со всеми соответствующими атрибутами в виде наколенников-налокотников. А так же шлема, напульсников и модненького рюкзачка. На руке у малышки блестели золотые часики, и теперь мы направлялись за мобильным телефоном.
— Нагуляла, небось. — Услышал я вдруг женский голос, в котором явно и отчётливо слышались стервозные нотки.
Я глянул на толстую, рыхлую бабу с побитой оспинами рожей, стоявшую в одном из отделов и попросил Бога, чтобы это не достигло ушей Инны. Памятуя, чем кончилось столкновение с француженкой в одном из парижских магазинов я попросту боялся за здоровье этой несчастной и завистливой дуры.
Но увы. Инна резко остановилась, и ноздри её затрепетали. Распираемая гневом, она задышала глубоко, и я поспешил обнять, успокаивая.
— Пойдём отсюда, малыш. Не стоит эта идиотка того.
Привлечённый нештатной ситуацией охранник, как бы невзначай появился у нас за спиной, отсутствующим взглядом глядя перед собой и меланхолично жуя жвачку.
Но, взглянув на обидчицу, Инка лишь снисходительно улыбнулась и, гордо подняв головку пошла прочь. Я облегчённо вздохнул, направившись следом, как вдруг услышал жалобное «ох», произнесённое, судя по тембру, мужчиной.
Он так и застыл с разинутым ртом и прилепившейся к губе жвачкой, от которой тянулась тоненькая струйка слюны, капавшей на форменную рубашку. А вокруг повисла звенящая тишина. То есть, и так было не очень-то шумно, но, всё же, какие-то, звуки, сопровождающие жизнь большого супермаркета присутствовали. И вдруг, безмолвие нарушил истерический визг хорошенькой брюнетки, стоявшей за кассовым аппаратом.
Никто из посетителей ещё не понял, что именно случилось, и произошло ли что нибудь вообще. Я и сам-то по началу не очень врубился. А, присмотревшись, вдруг захохотал. Нет, не было никаких внешних эффектов, вроде изогнувшегося в конвульсиях тела, и вывернутых судорогой рук, превращающихся в звериные лапы.