Учитывая, что мертвая реальность для Лукоморской дружины интереса практически не представляла, прямые столкновения между двумя отрядами боевиков случались довольно редко.
— Ну и зачем им эта реальность сдалась? — горестно вздохнул Илья.- Народишко здесь мирный, благообразный, живет чинно, все больше по заповедям.
— Бремя просвещенной расы,- догадливо прояснил ситуацию Кузнецов.- Несут культуру в массы, цивилизуют.
— В гробу видал я их культуру,- с некоторой завистью вступил в разговор Задов.- Полмира ограбили, музеи от наворованного добра ломятся. Пирамиду Хеопсову и ту к себе на острова утянули. И все руками чужими; стравят народы малые и тешатся.
— Точно,- поддержал его Кузнецов.- У них любимый герой знаете кто? Дворецкий, рабская душонка, лакей дворовый — символ преданности.
— А простой люд у них как? — полюбопытствовал Ермак.- Нешто не противно другими народами помыкать?
— Привыкли,- авторитетно пояснил Задов.- На ворованном оно живется не в пример легче, чем своим трудом хлеб насущный добывать. Да и что с них взять, с простых-то? У них оно как было: ребенок кусок хлеба на рынке стянул — ручонку ему и оттяпают, стянул еще раз — и вторую поминай как звали. А про дома их работные слыхивал? Наши остроги против тех домов — курорты крымские.
— И впрямь малым дитяткам ручонки секли? — занервничал Ермак.
— Завсегда! — глухо отрезал Задов.- Говорю, рабский народец. Был у них один вольнолюб — Гудов Робин с Шервудщины, так извели лучника. Свои же и сдали господам.
— Кончай комиссарить, Лева, ясно нам все.- Илья смачно сплюнул.- Не хрен им тут делать. Короче, так: велика реальность, а отступать некуда, позади… это самое…
Группа оглянулась. За спиной чернел мрачного вида бор, весьма неприветливый, если не сказать страшноватый. С опушки доносился тоскливый и голодный волчий вой. Правее бора, на одном из семи крутых косогоров, расположилась милая каждому православному убогая деревенька, на околице которой три добротно одетых дружинника самозабвенно и смачно секли истошно вопящего селянина. Еще правее виднелись заплатками убранные поля чахлой ржи и пастбища с худосочными, грустными буренками.
— За недоимки, видать, секут,- мечтательно осклабился Алеша Попович.- Святое дело!.. Экономика переходного периода эпохи раннего феодализма.
— Эврика, Илюша! — встрепенулся до глубины сердца тронутый открывшейся пасторальной картинкой Ермак.- Переходим на ту сторону и сжигаем мост.
— Ну да,- скептическим эхом отозвался Илья,- мертвые сраму не имут. Проходили. А оно тебе надо? В иную реальность лезть себе дороже.
А оно тебе надо? В иную реальность лезть себе дороже. А как ежели она мертвая? Нет, друзья мои. Чужого акра не хочу ни фута, а своего вершка и пяди не отдам. Чакру свою тут положу, карму попорчу, а с места не сдвинусь.
— Гомер! — восхищенно глянул на побратима Алеша Попович.- Боян вещий! Твои бы слова да каликам в эпос!
Илья смущенно потупил орлиный взор, и на покрасневшем курносом его носу выступили веснушки.
— Стало быть, прошвырнемся к мосту? — торопливо подытожил ревнивый до чужой авторской славы Задов.
— Вы прошвырнетесь! — уточнил Илья.- Что до меня, то я уже все сказал. С места, блин, не сдвинусь. Богатырское слово верное.
— Понятно,- недоумевающе процедил Задов.- Поделишься, стало быть, на всех своей долей подвига. Ну что ж, нам больше славы достанется.
— Старшим в наряд у моста назначаю товарища Ермака,- одернул одессита враз насупившийся Муромец.- Приказываю: группе выдвинуться к переправе, вступить в переговоры, предупредить противника о недопустимости нарушения равновесия данной реальности. Она, как помните, от дедов нам дадена, а потому священна и неприкосновенна. Далее — по обстановке. Толмачить будет Задов.
— Да начхать им на наши предупреждения,- занервничал уже и Ермак.- Вона у них подкрепление идет-едет.
— Ох, маму их! Доннер веттер,- невесело присвистнул Кузнецов, вглядываясь во вновь прибывающих.- Нечисть…
Картинка и впрямь впечатляла.
К группе разгулов с двух сторон направлялось весьма колоритное подкрепление. Из-за излучины справа на огромных, резвых волколаках вытрусили два десятка здоровенных орков и еще десяток отборных гоблинов-альбиносов.
Легкая поступь и зеленые прорезиненные плащи следовавшего за ними пешего отряда выдавали в нем группу эльфов. Некоторые из них что-то пели — печальная, заунывная походная баллада нагоняла на окрестность дикую тоску, от которой увядали даже осины.
Можно было, однако, уверенно сказать, что шли эльфы навеселе, поскольку то там, то тут в их таборе мелькали фляги эля. Изредка из этой группы доносился леденящий душу выкрик типа «Сверлистендрель!» или «Полундрагивольт!» При этих выкриках уши эльфов начинали мелко подрагивать. Куцые рысьи кисточки на них мотались из стороны в сторону, длинные мелированные волосы развевались, как конские хвосты, и цеплялись за репейник. «А хороши скальпики!» — профессионально отметил коллекционер Ерофей Павлович, но тут же осекся и виновато потупился под насмешливым взглядом Поповича.
Чуть поодаль эльфов, на почтительном расстоянии, грузно и мерно топал горный тролль средних размеров. Время от времени он с недоверием и опаской поглядывал на своих нетрезвых и шальных соседей. При особо душераздирающих выкриках тролль отворачивался в сторону и мелко крестился слева направо.