— Зато субмарины нет,- сообщил начальнику подошедший Кузнецов, протягивая Батырбеку подобранную на берегу черную фуражку Отто и кивая на Леву.- Чего это с Левой?
— Змея укусила,- равнодушно пояснил бек, отложил фуражку в сторону и, взяв у Петрухи шприц, начал вводить Задову порцию противоядия.- Потопли, стало быть, ребята. Зря я руны-то давеча резал. Только нож тупил. Вставай, Левчик, помоги Петьке завтрак приготовить.
Лева с ненавистью глянул на испуганного Петруху, который спрятал фуражку Отто в вещмешок, и, морщась, сел.
Завтракали они на скорую руку, поэтому уже через полтора часа бек довольно откинулся на прибрежный валун, незаметно вытирая жирные от плова пальцы о Левину тельняшку. Допив из термоса остатки кумыса, Батыр, не вставая с места, приступил к рекогносцировке.
Место высадки со всех сторон окружали отвесные скалы. Неприступность их кому-то предстояло проверить опытным путем.
— Обер-лейтенант, вы в девятнадцатой горнострелковой бригаде «Эдельвейс», случаем, не служили? — официально-казенным тоном обратился Батыр к Кузнецову.
— Не имел чести, герр адмирал! Егеря не мой профиль,- также по уставу отчеканил Николай, незаметно скручивая с лацкана мундира досаафовский значок мастера-альпиниста.
Неприступность их кому-то предстояло проверить опытным путем.
— Обер-лейтенант, вы в девятнадцатой горнострелковой бригаде «Эдельвейс», случаем, не служили? — официально-казенным тоном обратился Батыр к Кузнецову.
— Не имел чести, герр адмирал! Егеря не мой профиль,- также по уставу отчеканил Николай, незаметно скручивая с лацкана мундира досаафовский значок мастера-альпиниста.
Петруха с Левой деловито сворачивали палатки, старательно пряча взгляды от командира. Все — и даже Петька — уже поняли, куда дует ветер степной мысли военмора.
— Добровольцы, ко мне!
Отряд шарахнулся от Батыра как от прокаженного. Бек презрительно усмехнулся:
— Ну раз так, я сам пойду. Вперед и вверх. А там грудью встречу свирепого врага. И вырву ему очко.
— Что вырвете? — уточнил Задов, перешедший от ехидного любопытства на «вы».
— Очко,- пояснил бек.- Я на днях репортаж по связь-блюдцу с поля битвы слышал. Там мой Салават Юлаев в неравной борьбе вырвал очко у какого-то Спартака. По-моему, очень образно, и лично меня вдохновляет. Так что поднимусь на скалу, встречу и тотчас вырву!
— Ну-ну,- саркастически усмехнулся себе под нос Задов и пошел осматривать берег. Сам он болел исключительно за «Динамо».
Батыр реплики не расслышал или сделал вид, что не слышит. Вероятнее всего, его действительно охватил порыв кочевой отваги, подавивший чувство самосохранения. Петька услужливо подал Батыру стальную кошку с веревкой и отошел подальше.
Вопреки тайным надеждам команды, кошка зацепилась с первой же попытки. Петруха и Кузнецов, поплевав на ладони, подергали за веревку. Крючья сидели крепко. Батыр, глядя на них, тоже поплевал на ладони, громко сказал сам себе «вперед, герой» и с натугой пополз по скале вверх.
— Идиот,- вполголоса констатировал, обращаясь к коллегам, вернувшийся от скал Лева.- Там в кустах проход есть. Затем Задов голос слегка повысил: «Вандерфул! Эпохально лезет. Снежный барс, а не человек!»
Все хорошее кончается гораздо раньше, чем плохое, и на высоте пяти-шести метров лапы снежного барса не выдержали и медленно разжались.
Надо отдать должное, падал Батыр молча. Во время полета бек видел на небе удивительные облака.
Одно из них напоминало знакомого слепого аксакала из его аула. В далеком детстве они частенько подсыпали ему в зеленый чай козьи «орешки». «Гад я был»,- подумал бек, и облако ему ехидно улыбнулось. Другое облако — кривоногий и горбатый от рождения верблюжонок — тоже улыбалось, но криво. Последнее облако было вылитый Хохел Остапович, и оно уже не улыбалось, а откровенно скалилось.
Сочно приложившись к каменной плите, Батыр неподвижно застыл в позе заспиртованной лягушки. Остекленевшие глаза бека печально глядели в небо.
— Отмучился, болезный,- прошелестел Петька и незаметно перекрестился.
— Теряем товарищей. Причем лучших.- Задов склонился над скалолазом.- Как ты себя чувствуешь, Батыр? Не молчи, гад!
Батыр моргнул, потянулся и сел.
— Спасибо, цел. Камень смягчил падение.
— Компресс нужен,- посоветовал Задову из-за спины ледяной голос.
— Перебьется. Петруччо, у нас антидот остался? — ответил Лева, оборачиваясь. Кузнецов, массировавший беку затылок, тоже поднял глаза.
За спиной Левы стоял индеец — голый по пояс, в кожаных штанах, расшитых бисером, и в мокасинах.
В волосах краснокожего торчало длинное страусиное перо. Лицо и плечи покрывала затейливая татуировка, напоминающая чертежи из учебника геометрии. На правом предплечье сквозь загар проступало доказательство теоремы Пифагора. Похоже, местные аборигены тянулись к знаниям на свой своеобразный манер. На поясе индейца висела связка пованивающих лысых скальпов, а у его ног лежал обмотанный кожаным лассо Петруха, с кляпом во рту и отчаянием в глазах.
Батыр еще собирался с силами отползти в сторону к кустам, Кузнецов мысленно нащупывал застежку кобуры, а Задов уже действовал. Широко расставив руки, он воскликнул: «О, отец мой, великий и могучий Маниту!» — и, упав индейцу в ноги, с силой дернул его за щиколотки.