Справедливости ради заметим, что причины возмущения Алеши были значительно глубже, нежели те, которые он только что озвучил.
Дежурил он сегодня вне очереди, отбывая вполне справедливое наказание за недельной давности самоволку в Лукоморье. И теперь, в отличие от свободных от службы приятелей, собиравшихся на рыбалку, вынужден был торчать на солнцепеке в одних только шортах, но при оружии, которое, впрочем, заступив на пост, он немедленно снял.
Добавим, что рыбалить Илья с Добрыней собирались тут же на косе, в двух шагах от заставы, и Алеше никто не мешал к ним присоединиться: интуристы в Лукоморье прибывали и отбывали только по четвергам, а на дворе стоял канун вторника. Но неприятие малейшей несвободы, присущее вольному воину эпохи Владимира Красно Солнышко, да еще и избалованному поповскому сыну, портило нрав Алеши уже с вечера вчерашнего дня.
— Заткнись, дурилка ты берестяная,- лениво посоветовал Добрыня Алексею.- Сказано — арест за превышение служебных полномочий и периодическую грубость, значит, так оно и есть.
— Ну-ну,- невнятно ворчал Алеша, методично перемалывая безукоризненными и никогда не знавшими «Пепсидента» зубами шашлык со второго шампура.- Попомните мое слово: они с Левы три шкуры сдерут и недублеными на стену в столовой повесят. А потом и за нас примутся.
— Кто это там? — вглядываясь в сторону расположения отряда, поинтересовался, прикрывая глаза от солнца ладонью, Добрыня.
— Где? — обернулся Алеша, попутно вгоняя в мишень второй шампур и протягивая руку за последним.
— На спортплощадке.
Илья, отставив квас, довольно потянулся и усмехнулся в усы:
— А то Николай Петруху на турникете парит.
— На турнике, невежа,- высокомерно поправил Илью образованный Попович, утирая полотняной салфеткой губы.
— Нехай на турнике,- лениво согласился Муромец.- Только Петрухе это без разницы. Он, бедолага, у Владимирова вчера просился на дот какой-нибудь прыгнуть. Чтоб, говорит, и для пользы дела, и не мучиться — все разом.
— Что такое дот? — спросил Добрыня Алешу.
— Погреб летний во дворе,- неуверенно поразмыслил Алеша.- С бойницей. Из бетона.
— Вона! — удивленно вскинул выцветшие брови Илья.- А у Петрухи-то губа не дура! В погребе-то небось не так жарко, не сопреешь. Ты пожрал, Лешенька?
— Ну? — вопросительно глянул на Илью Попович.
— Не запрягал, касатик. Иди себе к шлагбауму, проверь, не облупилась ли краска?
Алеша скрипнул зубами, нарочито шумно поднялся, не оборачиваясь, метнул в мишень через плечо последний шампур, подобрал меч и, демонстративно волоча его по земле, потащился к шлагбауму. Спорить с начальником заставы он не стал, потому как оставаться дежурным еще на сутки богатырю не хотелось.
— Дедуешь, Тимофеич? — понимающе улыбнулся Добрыня.
— Это ему токмо на пользу. Разомнется. Ишь, брюшко отъел. А заставу-то ему когда-нибудь принимать.
— А пошто не мне? — равнодушно удивился Добрыня.
— Имя у тебя неподходящее,- щелкнул языком Илья.- С таким именем тебе одна карьера — у Дурова. Или у Малюты.
Добрыня хохотнул, но тут же примолк: к скамейке строевым шагом с мечом наперевес приближался Алеша.
— Разрешите доложить, товарищ начальник заставы?
— Докладай уж, востроглазый, что углядел…
— На шлагбауме требуется перекраска черных полосок.
— Почему не белых? — всерьез изумился Илья, едва не подавившись квасом.
— Белый цвет отражает, черный поглощает, товарищ старший богатырь,- громко отрапортовал Попович.- А потому и изнашивается быстрее.
— Во как! — удовлетворенно и уважительно кивнул Муромец Добрыне.- Учиться надо нам, Никитич. Учиться, учиться и учиться.
Добрыня вяло кивнул, а Илья между тем продолжал поучать стоявшего навытяжку Алешу:
— Вот ты, Лешенька, думаешь, что я совсем спятил. Гоняю тебя почем зря, тереблю попусту. И того ты, милок, не знаешь, что Баранов, заммордух наш единственный, ровнехонько в десять утра на балкон свой выходит и в трубочку поднадзорную заставку мою единственную на вшивость проверяет. Ежели дежурный у шлагбаума околачивается, стало быть, все в порядке, блюдет Муромец дисциплину воинску. А вот ежели о тот час не видать ему Красной армии день, другой и третий, то мне выговор устный. И не выговор мне, побратимушка, в тягость, а морда заммордуха нашего, когда он, крохобор, меня уму-разуму учит. А теперь определи мне время по солнышку, родной.
— Десять ноль пять,- бодро отчитался Алеша.
— Понятно ли, молодец?
Алексей глубокомысленно кивнул и безукоризненно отсалютовал Илье мечом в римско-испанском стиле с элементами фехтовальной школы дружественных янычаров.
— Ну а раз понятно, двигай в дежурку. Там за шкафчиком, ну ты знаешь где… Жбанчик там имеется, если Нестеров его не нашел. Бери три кружки, помидорчиков — и назад.
Илья, явно вдохновленный своей непривычно длинной речью, отодвинулся на скамейке в тень березы и довольно вздохнул. Алеша понимающе хмыкнул, воткнул меч в траву под дерево и ушел на заставу.
Дверь за ним захлопнулась, и тотчас из открытого окна раздалась трель звонящего телефона.
— Илья! — спустя десять секунд заорал Попович, высунувшись на улицу.- Скуратов звонил, тебя к себе требует.
Добрыня вопросительно поднял на Илью свои голубые глаза, которые на глазах же приобрели оттенок дамасской стали.