— Примчался ко мне домой взмыленный, шерсть дыбом. Говорит, совет нужен в деле личном, а поговорить по душам ему и не с кем…
— По душам? — скептически заметил Илья.
— Ну да, то есть нет, ну вы поняли,- окончательно смутился отец Иван.
Надо сказать, что батюшка особо стеснительным и смутительным никогда не был, и тут дело было совсем в другом. Поп прибыл в Лукоморье из реальности, в которой Илья давно и прочно имел статус святого. Сей факт и приводил батюшку во вполне объяснимый трепет.
— Ясно-ясно,- подбодрил отца Ивана улыбающийся Добрыня.- Так что за проблемы у Баюна?
— Увольте, судари. Это его личное.
— Да вообще-то мы его мартовские заморочки знаем,- успокоил попа усмехнувшийся Илья.- Нам бы проведать, во сколько он ушел и куда побег.
Батюшка задумался.
— Точно не скажу, чада мои, а только около одиннадцати вечера точно было. А побег он к Онучу — это я наверное знаю, потому как он сам сказал. Бегу, мол, к Онучу, поскольку влип, мол, я по самые уши.
Илья и Добрыня сердечно распрощались с попом и вышли за ограду.
— И что теперь? — поинтересовался у Ильи Добрыня.
— А я знаю? — вопросом на вопрос ответил Илья.- Думать надо.
Они остановились у какого-то кабака и присели в тени каштана на декоративный валун.
— Был я как-то в одной реальности,- решительно начал Добрыня.- Познакомился с одним пареньком. Неказистый мужичок, но умничка редкостный. По сыскному делу работал в Москве на Трубной площади. Так он, стервец, целую науку придумал следственную. Дудукция называется.
— Какая такая дудукция? — заинтересовался Муромец, переводя загоревшийся надеждой взгляд с вывески кабака на приятеля.
— Это он сам так ее назвал, потому как размышлял он над преступлениями, на трубе играючи.
— Трубы-то у нас и нет,- мрачно пожаловался Илья.
— Да труба тут ни при чем, тут дело в деталях.
— Ну так не томи, сказывай, ирод, за твою дудукцию.
— Значит, так. Надо, говаривал он, деталей тех понабрать до кучи, изучить их внимательно, а там и ответ сам придет.
Илья разочарованно почесал в затылке:
— Не понял ни рожна. По-русски давай.
Добрыня рассердился так, что даже вскочил на ноги:
— Что тут понимать! Тут главное дудуктивный талант иметь. У меня его, правда, нет, это проверено, а за тебя сейчас выясним. Вот смотри. Пустая кружка- это раз, бочка — это два, похмелье — это три. О чем думаешь?
— О медовухе,- автоматически ответствовал Илья, почесав переносицу.
— Молоток! Я именно ее, сердешную, в виду и имел.
— Молоток! Я именно ее, сердешную, в виду и имел.
— Давай еще.- Глаза Ильи вспыхнули. Свои многочисленные таланты он лелеял и холил.
— Пустая кружка — это раз, пивная бочка — это два, похмелье — это три. О чем думаешь?
— О медовухе,- решительно и моментально ответствовал Илья.
— Почему о медовухе? — грустно опустил руки Добрыня.- Бочка-то пивная, балда.
— А-а, ну да,- задумался Илья.- Ежели так, то оно, стало быть, эвон как. Занятно. Давай еще.
— Пустая кружка — это раз,- медленно чеканил Добрыня.- Квасная бочка — это два, нет похмелья — это три. О чем думаешь?
Илья напряженно задумался, потом тяжело вздохнул, встал на ноги и ласково обнял Добрыню за плечи:
— Ты, Добрынюшка, на меня, милый, не гневайся, но опять же она самая и выходит.
Добрыня проследил за взглядом Ильи и печально кивнул:
— Не переживай, Илюша, у меня те же выводы.
Друзья решительно перешли улицу и спустились в подвал.
В подвале было прохладно. За дубовыми столами сидели немногочисленные посетители.
В центре зала сидела группа злыдней, на богатырей пьяно и неприязненно покосившихся, но от комментариев разумно воздержавшихся. В дальнем углу в полумраке расположилась о чем-то шепчущаяся небольшая компания залетных леших и водяных разного возраста и масти. Тройка гномов-туристов, довольно покряхтывая у стойки бара, дегустировала экзотические лукоморские напитки. Судя по количеству пустых кружек, гномы были азартными экспертами.
Остальные посетители расположились поодиночке или парами. Друзья выбрали столик у стены почище. Стратегически они расположились удачно: ближайший клиент — молодой торговец с сабельным шрамом на щеке — сидел аж за два стола до них, и слышать их разговор было некому.
Хозяин подвала, хмурый, седой и горбатый див, небрежно швырнул им на стол две кружки и поставил две крынки с холодной медовухой. Потом посетителей узнал и сразу сходил за третьей крынкой.
— От заведения,- буркнул он, дополняя сервировку стола тарелкой с фисташками.
Друзья залпом опорожнили по первой кружке и уже без спешки налили по второй.
— Уйду я,- много позже изливал душу Илья соратнику.- Вот допью — и тут же рапорт на стол. Стар я стал, не та хватка. Да и что за жизнь собачья, служишь-служишь, а спасибо не скажут. Звание зажали, наградой обошли. Баранов вона всю грудь себе побрякушками увешал. Так вот помрешь ненароком, а что по себе оставишь? Ни семьи, ни дачи. Изба и то служебная. Так что ли, Добрынька?
Добрыня пожал могучими плечами:
— А кто мне всю жизнь про честь богатырскую пургу гнал? Про Русь вековечную, про службу за идею? Али лукавил?
Илья горько усмехнулся:
— Кабы люди честью чинились, нам бы разгулов не пришлось укорачивать. Не честь ноне в чести, а власть да золото. А главное удовольствие — в душу кому-нибудь плюнуть да сапогами коваными плевок тот в душе и растереть. Гедонизм, ети его глобализацию. Слышь, Добрынь, набью-ка я морду торговцу этому со шрамом на роже.