К тому времени, когда представляют меня, аудитория уже практически полностью уничтожена. Люди плачут, падают в обморок и даже просят об изменении. Мой вид в шелковом свадебном платье фактически вызывает бунт. Не будет больше меня, не будет никаких несчастных влюбленных, живущих счастливо после всего, не будет никакой свадьбы. Я вижу, что даже профессионализм Цезарь дает трещины, пока он пытается угомонить их, чтобы я смогла говорить, но мои три минуты быстро убегают.
Под конец есть некоторое затишье, и он выдает:
— Ну что, Китнисс, очевидно это очень эмоциональная ночь для всех. Есть что-нибудь, что ты хотела бы сказать?
Мой голос дрожит, пока я говорю:
— Только то, что я сожалею, что у вас не будет возможности погулять на моей свадьбе… но я рада, что у вас хотя бы есть шанс увидеть меня в моем платье. Разве это… не самая красивая вещь на свете? — Мне не нужно смотреть на Цинну для сигнала. Я знаю, что это то самое время. Я начинаю кружиться, полнимая рукава над головой.
Когда я слышу крики толпы, я думаю, что это потому, что я, вероятно, выгляжу ошеломляюще. А потом я замечаю, что что-то поднимается вокруг меня. Дым. От пламени. Ни такого, какое было у меня в прошлом году на колеснице, а нечто более реальное, пожирающее мое платье.
А потом я замечаю, что что-то поднимается вокруг меня. Дым. От пламени. Ни такого, какое было у меня в прошлом году на колеснице, а нечто более реальное, пожирающее мое платье. Я начинаю паниковать, когда дым сгущается. Обугленные шелковые куски летают в воздухе, а жемчуг стучит по сцене. Тем не менее, я не решаюсь остановиться, потому что моя плоть не горит, и я знаю, что Цинна предусмотрел все, что может произойти. Так что, я все кружусь и кружусь. На долю секунды я задыхаюсь, полностью охваченная странным пламенем. И затем внезапно огонь исчезает. Я медленно останавливаюсь, задаваясь вопросом, обнажена ли я и почему Цинна решил спалить мое свадебное платье.
Но я не обнажена. Я в одежде такого же дизайна, как мое свадебное платье, только теперь она цвета угля и состоит из крошечных перьев. С любопытством я поднимаю свои длинные свисающие рукава в воздух, и в этот момент я вижу себя на телевизионном экране. Я одета во все черное, не считая моих белых рукавов. Или мне следует говорить «крыльев»?
Потому что Цинна превратил меня в сойку-пересмешницу.
Глава 18
Я все еще немного тлею, неуверенной рукой Цезарь тянется к моему головному убору, чтобы прикоснуться. Белая ткань сгорела, оставив точно такую же гладкую, но черную фату, которая скрывает вырез платья на спине.
— Перья, — произносит Цезарь. — Ты похожа на птицу.
— Сойку-пересмешницу, полагаю, — говорю я, немного взмахивая крыльями. — Эта птица на броши, которую я ношу как символ.
Тень узнавания мелькает на лице Цезаря, и я понимаю, что он знает, что сойка-пересмешница не только мой символ. Что она символизирует гораздо больше. То, что выглядит, как показное изменение костюма в Капитолии, будет рассмотрено совсем по-другому во всех дистриктах. Но он ведет себя, как ни в чем не бывало.
— Да, снимаю шляпу перед твоим стилистом. Я уверен, никто не сможет поспорить с тем фактом, что это самая захватывающая вещь из всех, что мы видели на интервью. Цинна, мне кажется, тебе стоит поклониться. — Он машет Цинне, чтобы тот встал. Тот поднимается и делает небольшой, грациозный поклон. И вдруг я начинаю бояться за него. Что он сделал? Нечто ужасно опасное. Это сам по себе акт восстания. И он сделал это для меня. Я вспоминаю его слова…
— Не волнуйся. Я всегда направляю эмоции на свою работу. Так я не причиняю никому боль, кроме себя самого.
…и я боюсь, что он причинил себе такую боль, что не сможет восстановиться. Президент Сноу не упустит значение моего пламенного преобразования.
Аудитория, сидевшая в полной тишине от потрясения, разражается бурными аплодисментами. Я могу расслышать только гудок, извещающий о том, что три мои минуты окончены. Цезарь благодарит меня, и я возвращаюсь на свое место, платье теперь легче воздуха.
Когда я прохожу мимо Пита, который направляется на свое интервью, он не встречает мои глаза. Я аккуратно сажусь, но если не считать клубов дыма тут и там, я кажусь невредимой, поэтому я обращаю все свое внимание на него.
Цезарь и Пит были естественной командой с тех самых пор, как впервые появились вместе год назад. Их легкое взаимодействие, забавное времяпрепровождение и способность переходить к душещипательным моментам, вроде признания Пита в любви ко мне, имели огромный успех у публики. Они с легкостью начинают разговор с нескольких шуток о пожарах и перьях, а также приготовлении птицы. Но любой может заметить, что Пит чем-то озабочен, поэтому Цезарь уводит разговор прямо к теме, занимающей умы всех присутствующих.
— Пит, на что это было похоже? После всего, через что ты прошел, узнать о Подавлении? — спрашивает Цезарь.
— Я был шокирован. Я имею в виду, что в одну минуту я вижу, как невероятно красива Китнисс во всех этих свадебных платьях, а в следующую… — Пит затихает.
— Ты понял, что свадьбы никогда не будет? — говорит Цезарь мягко.