Не оказалось бы это знание слишком горьким, размышлял Дженнак. Серебро — прекрасно! Лошади, овцы, козы, плоды — еще лучше! Но вот понятие о том, что человека можно уподобить скоту… Или войны, бесконечные войны, что велись не ради зримых результатов, а по причине одной лишь кровожадности и желания потешить свою гордыню. В Книге Повседневного сказано: умный воюет за власть, земли и богатства, глупый — за идеи. Великие Очаги воевали, сообразуясь с этим правилом; даже тасситы, самые воинственные из всех, сражались за реальные блага, за то, чтоб овладеть правобережьем Отца Вод, добиться выхода к Ринкасу, к торговым путям, к богатству и процветанию. Они не желали оставаться на задворках Эйпонны; они стремились к могуществу, мечтали подчинить Коатль,-и Арсолану, и Одиссар — так, как якобы гласило пророчество утерянной пятой Книги кинара. Но цели их были понятны, намерения — ясны: все та же борьба за власть, богатство и землю, которой боги, зная человеческую природу, не поощряли, но и не запрещали.
Но здесь, в Ибере, сражения, битвы, налеты и осады являлись просто кровавой игрой, развлечением вроде фасита, ибо победитель не захватывал земель побежденного, а, натешившись своим торжеством, сжигал его хольт и уводил его воинов в рабство. Вероятно, идея объединения, мысль о создании государства, была чужда князьям, а в силу этого земля их казалась обреченной на вечную войну. Правда, эйпоннские драммары принесли с собой мир, пусть временный и непрочный, но все-таки мир. Мир этот держался на проснувшейся внезапно тяге к украшениям из разноцветного стекла, ярким тканям, стальным ножам и прочему невиданному добру, привезенному кейтабцами, а также на клинках одиссарских воинов. Соседи завидовали Умберу, но, испытав раз-другой мощь пришельцев, уже не старались заставить их перебраться в свои хольты или силой овладеть их соблазнительными товарами. Что подтверждало истинность мысли О’Каймора: миром правят деньги, монета сильнее клинка, а коль ее подпереть острой сталью, так никто на свете с ней не справится. Дженнак надеялся, что это мудрое высказывание будет верным и на иберской земле.
Как оказалось, зря!
Причиной раздора стала Чолла Чантар.
С того памятного дня на лизирских берегах они больше не расстилали шелков любви; Чолла словно бы успокоилась, уверившись в том, что одиссарский наследник не проскользнет у нее меж пальцев, а Дженнак, вкусив один раз крепкого вина, тосковал по утраченному меду, чей запах казался ему приятней, чем аромат жасмина, а теплые агатовые зрачки — ласковей изумрудных К тому же у Чоллы вдруг возникло множество дел: вместе с жрецами и лекарем она взялась за гортанное иберское наречие, осваивая его все лучше с каждым днем; распаковав корзины и тюки, устроила в своем жилище настоящий арсоланский хоган, увешанный коврами, обставленный резной мебелью и яшмовыми подсвечниками; наконец, обучилась верховой езде и с тех пор начала требовать, чтобы брали ее в каждый поход, затеянный кейтабцами или Дженнаком и Чоч-Сид-ри.
Но, разумеется, самой важной ее обязанностью были Песнопения; утром, днем и вечером она простирала руки к солнцу, и звонкий ее голос, оттененный басом Цина Очу, летел над уриесскими берегами, над застывшими водами фиорда, над кораблями, над бревенчатым хольтом и лагерем, что высились друг против друга на скалах.
Первый же гимн потряс сердце Умбера — не меньше, чем сердца его людей. Они видели девушку, заклинавшую вместе с магом солнце, дитя огненосной богини Мирзах; вид ее и голос были столь прекрасными, столь чарующими, что глаза воинов увлажнились, а печень сжалась до размеров кулака. Несомненно, Мирзах и Зеан тоже слушали ее пение; и, несомненно, оно должно было побудить их к любовным ифам, к зачатию жаркого светила, рождавшегося утром из чрева Мирзах и погибавшего вечером в необъятной пасти Зеана. Тем самым Чоар — так прозвали в Уриесе Чоллу Чантар — становилась как бы символом нового дня, его предвестницей и залогом; теперь иберы не сомневались, что Мирзах рождала солнце лишь потому, что в Стране Заката, лежавшей за океаном, ее молили о сем девушки, подобные Чоар, ее сладкогласые жрицы, девы солнца. И вот одна из них прибыла в Иберу! Не просто в Иберу- в Уриес!
Поистине Уриес был покорен дважды, как огненными молниями Паннар-Са, так и голосом Чоллы. И Умбер, его тучный и гневливый повелитель, считал, что привалило ему двойное счастье: во-первых, соседи дрожали в ужасе, устрашенные его союзом с людьми из Страны Заката, а во-вторых, сохли от зависти, ибо трижды в день весь уриесcкий хольт мог внимать волшебному пению Чоар, жрицы Мирзах. По натуре своей иберы являлись людьми необузданными, шумными и крикливыми, обладавшими огненным темпераментом, склонными к раздражительности и гневу, однако эти же качества побуждали их ценить прекрасное, будь то конь, чеканный браслет или красивая мелодия. Но пели они редко и одни лишь оглушительные боевые песни, а музыкой в их понятии являлись барабанный бой да резкие звуки, извлекаемые из бычьих рогов. То, что в голосе Чоллы слышался посвист ветра и звон ручья, лесные шорохи и птичьи трели, рокот волн и шелест трав, казалось им чудом, не меньшим чудом, чем огненное оружие и несокрушимые клинки пришельцев.