Куроедов доставил первую партию полевых кухонь. Они получились тяжёлыми и перевозились парой лошадей. Миних сказал, что по прибытию на Украину в кухни впряжём более выносливых волов.
От каждого капральства выбрали по повару, их быстро обучили нехитрым способам готовки в походных условиях. На очередном совещании Военной коллегии я посоветовал ввести обязательные офицерские пробы приготовленной еды. Миних, подумав, согласился и подписал указ, по которому обер-офицерам вменялось следить за качеством и вкусом солдатской пищи. Я отвёл Куроедова в сторонку и сказал:
— Вот что, Фома Иваныч, скоро я ухожу на войну, а там, как понимаешь, всякое случиться может. Куроедов побледнел.
— Да ты не волнуйся, — заверил я. — Обещание я помню, и раз дал слово, обязательно сдержу. Я напишу завещание. Ежели случится со мной какая-нибудь напасть, будет тебе вольная, но опять же по выполнению кое-каких условий. Так что помни, Фома Иваныч, у меня будет без обмана, но и ты уговор соблюдай. Куроедов просиял.
— Вот вам хрест. Всё исполню.
— Вот и здорово. За кухни тебе отдельно и большое спасибо. Постарался на славу. Надеюсь, не без выгоды.
— Само собой, — гордо кивнул Куроедов. — Но я по-божески. И мне хорошо, и казне того лучше.
С одеждой для гвардейских частей проблем не возникло, однако всем было прекрасно известно, что в действующей армии с обмундированием неважно, даже с формой старого образца. Часть солдат вместо тёмно-зелёных мундиров вынуждена носить белые парусиновые сюртуки с красным воротником и обшлагами. И вряд ли удастся переодеть всю армию раньше чем через несколько лет. Назвать точные сроки затруднялся даже президент Военной коллегии Миних.
Гвардейский мундир стоил дороже армейского за счёт более качественного сукна и покроя. Офицеры в обычное время носили аксельбанты, во время парадов и смотров надевали трёхцветные шарфы и белые перчатки с крагами. Пришлось внести ещё ряд декоративных элементов, призванных подчеркнуть разницу между элитными и рядовыми частями. Гвардейцы на воротники курток и шинелей пришили петлицы: измайловцы — зелёные, семёновцы — синие, а преображенцы — красные. У полка Конной гвардии на петлицах крепилась стилизованная металлическая подкова.
Какой-то местечковый идиот высокого ранга заставил солдат выбеливать ремни, портупеи и перевязи, но Миних, прикинувший сколько придётся потратить времени на пустое украшательство, быстро навёл порядок, пока модное веяние не вскружило головы другим офицерам. Как обычно, что-то полезное с трудом пробивает себе дорогу, а любая вредная дрянь распространяется быстрее гриппа.
Маршрут нам предстоял неблизкий. Первоначально общий сбор намечался в местечке Переволочны возле недавно построенной крепости Мишурный рог, потом Миних принял решение стянуть основные войска к Азову.
Армии Ласси было предписано сосредоточиться вдоль Украинской защитной линии и препятствовать татарским набегам.
Уже в пути мы узнали о новой вылазке Фети-Гирея. В феврале 1737-го татары поднялись через Днепр выше Переволочны, нарвались на отряд генерала Лесли и перебили, причём сам генерал погиб, а его сын попал в плен. Правда на обратном пути неприятель был атакован и рассеян нашей кавалерией. Не выдержав натиска, татары бежали, бросив богатый обоз и пленных.
Боюсь, этот набег крымский хан записал всё же в свой актив. Турецкому султану пошли победные реляции: 'неверные' понесли большие потери и убедились в силе карающей десницы воинов Аллаха. Никто возле границ Крыма теперь не будет чувствовать себя в безопасности.
Подумав, мы решили, что нет худа без добра. Окрыленный успехами Фети-Гирей может обнаглеть и совсем потерять страх. В этом случае его будет намного легче поймать на удочку.
Чтобы добраться до Азова в максимально сжатые сроки и не измотать солдат длительным переходом, пришлось вспомнить опыт прежних лет, когда пешая гвардия на какое-то время превратилась в драгун. Ещё в прошлом году для кавалерии собирали коней по всей стране, за исключением Сибири, поэтому подыскать для нужд сводного батальона необходимое количество лошадей не составило большого труда.
Одно время высказывалась идея везти солдат на телегах, но потом от неё отказались по целому ряду соображений. На плохих дорогах многочисленные подводы были бы лишней обузой и сковали наше движение. Кроме того, всплыл ещё один досадный факт:
— Посмотрите, что получается, — горячился я, — Полковнику официально разрешается иметь в походе пять повозок, подполковнику три, на господ обер-офицеров две телеги на роту. Цифры реальные и понятные, хотя поужаться не помешает. Но Бог с ним, оспаривать поздно, обратимся к текущей ситуации. А она складывается абсолютно ненормальной. По факту мне из обоза сообщают, — я потряс перед членами Военной комиссии докладной, — что кое-кто из сержантов берёт в дорогу по шестнадцать телег, а некоторые из майоров все тридцать.
— Возможно, они позаботились о самом необходимом, — предположил Ласси. Я фыркнул:
— Если бы речь шла только о необходимом, господин фельдмаршал. Я пробежался по предварительному списку и ужаснулся: один субалтерн-офицер из польской шляхты везёт кормилицу-служанку и шестерых лакеев. Заметьте, не денщиков, которых ежели что можно поставить в строй, а партикулярных лиц. Зачем они ему сдались, причём все шестеро? И таких субалтернов несколько десятков. Наглость несусветная. Если формирование обоза и дальше пройдёт в том же духе, мы увезём в степь пол Петербурга. Интересно, сколько вёрст нам удастся проделывать в сутки, если за батальоном потащится длиннющий цыганский табор? Возьму на себя смелость предположить, что мы до Азова и за год не доберёмся.