— Так это же замечательно. Мы проучили поляков, отпустите нас хотя бы из чувства благодарности, — предложил я. — На небесах вам зачтётся.
— Не слышу кротости и смирения в словах твоих. Чую дух непокорный, злой. Вознесите молитву, Господу, чтобы принял ваши заблудшие души, а о прочем и думать забудьте.
— Это вместо 'спасибо', — хмыкнул я. — Перебили нашими руками обидчиков, а как отвечать перед другими панами станете? Приедут искать Потоцкого, обязательно приедут, не последний человек, чай в Речи Посполитой, спросят: 'куда подевался?'
— Как спросят, так и ответим.
Объясним, что сеча была промеж ляхами и людьми залётными, непонятными. Что осталось от тех и других покажем, — пряча в бороде усмешку, пояснил старец.
— Много ль от нас оставить хотите?
— То не твоя забота, грешник.
— Бороду бы тебе выдрать, козлу старому, — раздувая ноздри, зло прошипел Чижиков. — Нашёл грешников. На себя посмотри, сивый!
— Ты что глаголешь, ирод? — вроде даже обиделся главный раскольник.
— Правду глаголю. В воду на отражение своё глядеть не страшно, старче? Или она сразу красной от пролитой крови становится?
— Вот оно как, — с видом заправского доктора покачал головой старец. — И вправду неладно с вами. Гордыня окаянная полезла! Спасать надо ваши души тёмные, пока не поздно. Я печально вздохнул, представляя эти методы спасения.
— Может, покормите нас? Со вчерашнего дня крошки во рту не держали… — наивно спросил Михайлов.
— Токмо о чреве своём да о плоти греховной помышляете?! — сплюнул старец и ушёл.
— Стоило спрашивать? — усмехнулся я. Михайлов пожал плечами:
— Так я ж из того разумения, что люди мы христианские, не католики чай. Зачем нас голодом морить?
— Святая простота! Будут они ради нас в расходы входить.
— Разве что берёзовой кашей попотчуют, — внёс свою лепту Чижиков.
Нас заперли в большом амбаре без окон, заложили ворота дубовыми брусьями, поставили в охрану здоровенного сторожа комплекцией похожего на армрестлера. Руки вязать не стали, что ж и на том спасибо.
В кармане обнаружились маточники. Похоже, поляки при обыске не догадались, что это такое, а раскольникам и вовсе не было до них никакого дела.
— Как думаете, господин сержант, здесь палить будут али как? — как-то отстраненно спросил Чижиков. Мне показалось, что он уже смирился с неизбежностью смерти.
— Сомневаюсь. Уж больно постройки добротные, чтобы на нас переводить. Раскольники — народ хозяйственный, зря имущество портить не станут. Скорее всего, есть у них особые избы для провинившихся, там и жгут, а потом на пепелище заново отстраивают. Сейчас приготовят всё и в гости позовут. Михайлов, заберись повыше, посмотри — может, чего увидишь.
— Слушаюсь, господин сержант, — юркий гренадер полез почти к самой крыше и, усевшись на поперечной балке, как курица на насесте, сообщил:
— Я тута щёлочку проковырял, через неё маненько рассмотреть можно.
— Докладывай, — приказал я.
— Поодаль от всех домов изба стоит какая-то, низенькая, рубленная. Чёй-то возле неё народ суетится: солому носят да смолу вроде. Бабы, старухи, детишки… Всех припрягли.
— Понятно чего народ суетится, — поморщился Чижиков. — Гарь устраивают. И охота же людям…
— Так то не люди, то вера такая! — в каком-то философском угаре бросил Михайлов.
— Вера… Что же за вера такая — человеков в геенну огненную живыми бросать?! По виду и не скажешь, что людоеды энтакие.
— Брат, нас и вправду хотят сжечь? — недоумённо спросил Карл.
Бедолага, где ж ему знать, что в России всегда всё очень серьёзно. Если война, так до последней капли крови, если драка, так до смерти.
Бедолага, где ж ему знать, что в России всегда всё очень серьёзно. Если война, так до последней капли крови, если драка, так до смерти. Не любит наш народ полумер и полудействий.
— Угу, в полном соответствии с фольклорными традициями. На Руси ведь как заведено: одних — напоят-накормят, в баньке напарят, а других пустят на золу, ценное удобрение в народном хозяйстве. Как карта выпадет.
— Неужели нельзя переговорить с ними, объяснить, что они поступают бесчеловечно?
— Увы, дорогой кузен. Нас просто не станут слушать. Этот сивый дедок давно уже всё решил, а остальные ему в рот смотрят. Боюсь, не поможет даже высокое ораторское искусство.
— Я — солдат и не собираюсь дёшево продавать свою жизнь. Неужели мы позволим этому мужичью без боязни творить столь чёрное дело?
— Какие будут предложения? На помощь Бэтмана или Железного человека я бы не рассчитывал.
— О чём ты, Дитрих? — удивлёно заморгал кузен. Я досадливо прикусил язык, вот уж воистину не вовремя развязался.
— Да так… вспомнились кое-какие герои из былин. Карл, я сам ломаю голову над ситуацией, но ничего пока придумать не могу. Ясно одно: делать отсюда ноги и как можно скорее. Когда нас загонят в ту уютную избушку и запалят потолок и стены, будет поздно. На люк, ведущий к подземному ходу, я бы не надеялся.
Дверь вдруг распахнулись, на порог вступил щупленький мужичёк в суконном колпаке, надвинутом чуть ли не на самый нос.
— Утекайте, господа хорошие.
— Чего? — я схватил мужичонку за грудки, рывком подтянул к себе.
От резкого движения колпак свалился. Я увидел длинную косу, немного испуганные глаза, свекольные щёки, приятный носик, пухлые пунцовые губки и от неожиданности опешил.