Предлагал навести о нас справки, перечислил ораву знакомых, которые могли удостоверить наши личности. Ответ стандартный:
— Врёшь, собака! И по зубам — хрясь!
— Пошто учинил побитие государственных людей?!
— Они первыми начали! Хрясь! И ещё на закуску… Вот и поговорили.
Я сплёвываю на каменный пол сгусток крови. Голова кружится, стою, будто ёжик в тумане, ничего не соображаю.
— Что собирался затеять в государстве российском? Может, были у тебя худые умыслы? Лучше сразу признайся, душу облегчи.
— Никаких умыслов не имел, возвращался на место службы в лейб-гвардии ея императорского величества Измайловский полк, в коём состою в чине сержанта.
— Чем докажешь? Где твой пачпорт?
Заколдованный круг, право слово! Раз десять уже отвечал, но следователь упрямо возвращается к этому вопросу. Вздыхаю и отвечаю практически на автомате:
— Бумаги, к сожалению, утеряны, но меня может опознать господин подполковник Густав Бирон.
— Станем мы его из-за тебя тревожить. Да он и ведать-то о тебе не ведает.
— Почему не ведает? Я и дома у него бывал несколько раз.
Может, расскажу, как мы прожект реформы подготавливали? Нет, не поверят. Да они тут вообще никому не верят. Служба такая. Разве что начнут подозревать ещё и в шпионаже. Был бы человек — статья найдётся, а эти господа и без Уголовного кодекса неплохо справляются. Чего хочешь подгонят. В какие угодно рамки втиснут.
— Ты верно худое что-то хотел ему сотворить?
Логика убивает наповал. Ну да, пришёл к Бирону на чашку чая и давай его травить, как Сальери Моцарта, а потом приехал в Россию, чтобы облегчить совесть. Отвечаю с негодованием:
— Да я бы лучше застрелился!
Если порвать рубаху на груди, будет перебор. Ограничиваюсь пылающим взором. Ха, взор и впрямь пылающий, аж искры из глаз сыплются. Так мне засветили, что я теперь в темноте без свечки ходить могу: поставленного 'фонаря' на месяц хватит.
— Почему на спине рубцы от следов палаческих?
Ё-моё, если сейчас упомяну, как в Тайной канцелярии пытали, так на меня столько собак навешают! Это ж как клеймо на всю жизнь.
— В прошлом году произошло недоразумение. Оно выяснилось.
В детали я не пускаюсь, а следователи почему-то удовлетворены столь лаконичным пояснением.
— Может ты из холопов беглых?
Скажи я настоящую правду, ты бы челюсть на пол уронил и до вечера поднимал.
— В прошлом году произошло недоразумение. Оно выяснилось.
В детали я не пускаюсь, а следователи почему-то удовлетворены столь лаконичным пояснением.
— Может ты из холопов беглых?
Скажи я настоящую правду, ты бы челюсть на пол уронил и до вечера поднимал. Из будущего мы, и холопы у нас есть, только по-другому называются: пролетариат с инженерно-техническими работниками, которым терять и впрямь нечего, кроме цепей да начальника, который как собака в будке гавкает, отрабатывая косточку от олигарха.
— Никак нет, я из курляндской шляхты. Моё родовое поместье находится возле Митавы.
И занимает территорию размером с носовой платочек. Но это не для протокола.
— Говори: о каком бунте али измене знаешь?
— Про бунт или измену ничего не знаю.
— Может, слышал, как персону и честь нашего величества кто-то словами злыми поносил?
— Не слышал!
— Так пошто ты 'Слово и дело' кликал, супостат этакий? Тут меня проняло:
— Потому что везу генерал-аншефу Ушакову важное донесение, а солдаты на таможне едва меня не убили. Донесение моё государственного характера, в чём оно заключается, рассказать не могу.
— Брешешь, скнипа! В заблуждение ввести хочешь.
На этом допрос резко прервался. Такого поворота следователь не ожидал. Он ушёл за инструкциями, а меня отправил в камеру.
Я долго не хотел полоскать фамилию Ушакова, полагая, что проблема решаема и без вмешательства столь высокопоставленной особы. К тому же тайному лучше всегда оставаться тайным. Если хочешь достичь высот, держи рот на замке. Высоким покровителям это всегда нравилось, а мне без волосатой руки орудовать сложно. Счётчик тикает, до переворота всё меньше времени, и больших успехов я пока не добился. Разве что помог организовать роту преторианцев, в надежде, что те не рискнут повернуть оружие против благодетелей. Но тут мне вспомнились гатчинские войска Павла Первого, которые не смогли защитить великого императора.
Нет, не всё я предусмотрел. Мятежники могут оказаться гораздо хитрее. И что тогда?
Может сподручней задушить гидру в зародыше? Мысль, конечно, интересная, но воплотить её сложно. По идее лучший вариант — спровоцировать переворот в тот момент, когда мятежники будут слишком самоуверенны и попадутся в предварительно расставленные ловушки. Повязать всех скопом, одиозным фигурам снести башку с плеч, а Елизавету, как самую главную…
Нет, в этом случае даже отправка в монастырь не подходит, а расправляться с отпрысками из венценосной семьёй гнусными методами не хочется.
Удивительно, но именно такие мысли приходили в мою голову, пока я валялся на соломе, устилавшей камеру. И хоть тело болело от побоев, думалось почему-то легко. Наверное, в подобное состояние впадают терзающие собственную плоть йоги. Ну его, хватит, а то мозги набекрень съедут.
Вечером допрос продолжился. Теперь вызвали всех пятерых. Сначала отлупили батогами, а потом предложили признаться в целом букете злокозненных намерений, направленных на свержение существующего строя и лично против её императорского величества. Кажется, это была домашняя заготовка. Возможно, кто-то решил по быстренькому сфабриковать дело, которое могло бы послужить трамплином для дальнейшей карьеры. А что — засиделся какой-нибудь чудак на другую букву в полковниках и решил проявить служебное рвение.