Время было раннее, начало пятого, и в залах народа было еще мало. Однако все, кто здесь прожигал жизнь, были людьми состоятельными, так что навязанный мне Остерманом сюртук с позументами пришелся весьма к стати.
Дмитрий Федорович оглядел местный «ландшафт» и выбрал столик у окна, невдалеке от оркестрового возвышения. Мы уселись в мягкие кресла. Интерьеры ресторана были выполнены в итальянском классическом стиле и богато декорированы имитацией южной флоты. Не дав нам оглядеться, тотчас подлетел официант, лично знавший коллежского асессора. Он заюлил, затетюшкал, мало что не пускал слюни от удовольствия видеть Дмитрия Федоровича. Отчего — я вскоре понял: тот оказался самым наивыгоднейшим клиентом, заказывал все самое дорогое и в нереальных количествах. Было непонятно, то ли они в доле от раскрутки клиента, то ли чиновник и вправду не знает меры в деньгах. В данном случае, моих.
Селиванов, как и предупредил, пил исключительно шампанское и в самых лошадиных количествах. Причем самое дорогое, по семьдесят рублей бутылка. Цена была совершенно запредельная, но зато понтов от одной только подачи бутылки на стол было на все полтораста.
Доставляли это шампанское в серебряном ведерке, набитом ледяной крошкой, в сопровождении шеренги официантов.
Метрдотель лично откупоривал пробку и наливал первый бокал Дмитрию Федоровичу. Тот пробовал вино и требовал следующую бутылку. Ритуал повторялся. Естественно, что такое действо вызывало к нам повышенный интерес у более скромных посетителей и соответственно доставляло удовольствие моим объедалам.
По мере продвижения по блюдам, Селиванов постепенно веселел, так, как может веселеть полностью пресыщенный жизнью человек.
Он игриво щурил заплывшие глазки и пару раз даже снизошел до того, что удостоил меня вниманием и личным обращением.
— Как вам, молодой человек, нравится в Санкт-Петербурге? — первый раз спросил он, но ответ слушать не стал, заговорил о другом с Михайло Михалычем.
Во второй раз посоветовал мне скушать морской салат.
Я терпеливо ждал, когда их благородие, наконец, наестся и напьется, и можно будет поговорить об интересующем меня деле.
— Ну что, он доволен? — спросил я домохозяина, когда наш благодетель отправился облегчиться от трех бутылок шипучего золота. — Может быть, поговорим о деле?
— Позже, — испугано сказал Михайло Михалыч и даже замахал на меня руками, — нужно подождать, когда он сам спросит. Не дай Бог рассердится, тогда все дело испортишь!
Меня Дмитрий Федорович своей непомерной спесью и понтами уже начал доставать. Люди его плана, как правило, способны только на одно — хапать и грести под себя, ничего не давая взамен. Однако, взявшись за гуж, оставалось только тащить упряжь и наблюдать, чем все это кончится.
После отдохновения, Селиванов опять налег на шампанское и экзотические кушанья. Время приближалось к восьми часам вечера и к скорому закрытию ресторации, а по делу не было сказано ни одного слова. Я не выдержал и пнул под столом своего домохозяина. Михайло Михалыч скривился, но все-таки вынужден был обратить внимание великого человека на мое присутствие за столом.
— Драгоценный Дмитрий Федорович, — обратился он к нашему благодетелю, когда тот увлекся фазаньим крылышком и блаженно подкатил глазки, — вот наш Ванюша, — он неодобрительно покосился на меня, — имеет мечтание попасть, так сказать, в наше высшее общество…
— Это похвально, — одобрительно произнес Селиванов. — Молодежь должна стремиться к служению. Пусть идет служить по военной или статской части и преданностью и талантами заслужит благоволение начальства.
— Мне нужно получить титул, — не выдержав поучительных сентенций, заткнул я этого светоча мудрости. — Говорят, вы в этом можете помочь. Конечно, за соответствующую мзду.
Услышав разговор о «мзде», Михайло Михайлович тактично оставил нас одних. Я решил попытаться взять быка за рога. С такими типами как Селиванов можно общаться сколько угодно долго, позволять себя доить и ничего кроме туманных обещаний не получить взамен. В конце концов, он не единственный жулик в Российской империи. Любой регистратор в Разрядном архиве за полсотни серебром наберет и докажет мое княжеское происхождение за несколько сот лет, показав его от Владимира Мономаха или самого Рюрика…
Дмитрий Федорович от такого вольного к себе обращения слегка припух, но не вспылил, а вежливо объяснил:
— Ежели бы вы, юноша, обратились ко мне ранее, этак году, скажем, в 1796, то никаких вопросов не было. А так как Общий Гербовник Всероссийской империи уже издан в 1797 году, то помочь вам весьма затруднительно.
— Понятно, значит, вы ничего сделать не можете…
— Почему же не могу, ныне нами готовится вторая часть Гербовника, вы можете туда попасть.
Хотя есть уложение о малодушном тщеславии, в коем уготовлено изгнание в ссылку из обеих столиц приписывающим себе чужие титулы и фамилии. Однако же все в воле Господа и человека. Я мог бы ходатайствовать перед нужными людьми о внесении вас во вторую книгу Гербовника, однако стоить это будет весьма недешево.
— Сколько?
— При рассмотрении всех препятствий и прочего, а также во избежании оного в опасении, пятьдесят тысяч.