В усадьбе никого не было, но меня не оставляла тревога. В тишине и запустении была какая-то необъяснимая угроза. Я уже привык прислушиваться к предчувствиям, и мне ужасно не захотелось спускаться вниз. Сидя между двух заостренных бревен, как бедуин на верблюде, я попытался проследить мотивы своего поступка.
Мне вдруг сделалось скучно, я вспомнил про храмовину и отправился сюда. Кажется, внешних стимуляторов у этого порыва не было. Никакие обстоятельства меня к этому не подталкивали. И все-таки я не был до конца уверен, что меня опять не вынудили исполнять чужую волю.
И все-таки я не был до конца уверен, что меня опять не вынудили исполнять чужую волю.
…Сидеть до бесконечности в экзотической позе на заборе было глупо. Нужно было на что-то решиться, возвратиться в город или спуститься во двор. Я, было, решил вернуться, но любопытство пересилило, и вместо этого я соскользнул по веревке вниз. Здесь все было мирно и обыденно: высокая, немятая трава и заросли бурьяна.
Однако я приготовил саблю и осторожно пошел вглубь усадьбы. Здесь также все было заброшено и мирно. Постепенно безотчетный страх стал проходить, и я начал с интересом разглядывать двор, пытаясь определить, изменилось ли здесь что-нибудь за время моего отсутствия.
На первый взгляд запустение и тлен были полными. Однако вскоре мне удалось заметить следы недавнего пребывания здесь людей. Правда, следы косвенные, такие как свежий лошадиный помет, надломанные веточки кустарника, кое-где примятая трава.
Сам дом был заперт на ржавый амбарный замок. Я машинально подергал его, и скоба, на которой он висел, вывалилась из гнезда. Мне не оставалось ничего другого как открыть дверь и войти внутрь.
Летом, когда я вернулся сюда с Иваном за своими вещами, кругом было много пыли. Мой парчовый халат и феска, которых я лишился, убегая от сатанистов, были припорошены ею так, будто пролежали здесь не один десяток лет. Сейчас все было чисто вымыто, в держалках на стенах торчали свежие факелы, в канделябрах стояли толстые восковые свечи. Было похоже, что меня опять угораздило попасть на очередной шабаш.
Несмотря на то, что в прошлый раз все для меня обошлось благополучно, второй раз встречаться с нечистой силой мне очень не хотелось. Следовало, пока не поздно, убраться отсюда подобру-поздорову. Я прервал экскурсию и торопливо зашагал к спасительной веревке. Вскарабкаться по ней на стену было минутным делом.
Я высунул голову над оградой и увидел, что метрах в ста пятидесяти от дома по дороге едет целая компания верхами и в экипажах. Я даже застонал от огорчения. Перелезать стену на самом видном месте при стольких пристрастных свидетелях было просто невозможно.
Спрятав голову за забор, я торопливо отвязал веревку от якоря, сбросил его во двор. Потом, перекинув один конец веревки через острие столба, стравил его вниз. Все это пришлось делать в очень неудобной позе, держась одной рукой за бревно. Меня выручила только моя юношеская гибкость.
Гости уже начали отпирать ворота, когда я наконец спустился, сдернул веревку вниз и, похватав свой инвентарь, опрометью побежал вглубь двора. Здесь хотя бы можно было спрятаться в высоком бурьяне.
Стараясь не оставлять следов, я прыжками добрался до самых густых зарослей. Там лежал какой-то большой камень, похожий на могильную плиту. Я лег на его теплую поверхность. На середине плиты виднелись полустертые временем следы какой-то надписи или эпитафии.
Скорее машинально, а не из любопытства я очистил камень ото мха, но прочитать надпись на смог. К тому же мне в тот момент было не до археологических изысканий.
Я чувствовал и не только на уровне подсознания, что если меня обнаружат здесь сатанисты, живым мне отсюда не выбраться. От безотчетного страха вдруг начали ныть зубы. Во рту появился противный кислый привкус. Я постарался взять себя в руки и успокоиться. Однако страх не проходил, а зубная боль сделалась невыносимой. Такого со мной еще не случалось. Закрыв глаза руками, я бросился ничком на землю и спрятал лицо в руки. Мне сразу стало легче. В голове прояснилось.
Приезжих пока слышно не было. Переждав с полчаса, я приподнялся, и осмотрел верхние этажи храмины. Окна были темны, и за ними никто не мелькал. У меня появилось чувство, что там вообще никого нет. Я поднялся на ноги, чтобы увидеть весь дом.
Людей нигде видно не было. Слегка пригибаясь, я дошел до конца «бурьяновой плантации» и осмотрел двор. «Гости» вместе с лошадями и экипажами исчезли.
Я присел на корточки и минут десять наблюдал за двором, не рискуя встать на ноги или выйти на открытое место. Везде было тихо и спокойно. Меня начала сердить собственная трусость. С обнаженной саблей, я побежал к воротам. Они были заперты снаружи. Никаких следов недавнего пребывания кавалькады не осталось.
Сохраняя предельную осторожность, я подошел к большому дому и поднялся на крыльцо. Двери были заперты, но не тем замком, который здесь висел совсем недавно. Я подергал скобу, что всего час назад сама выпала из прогнившего косяка. Теперь она крепко держалась в своем гнезде. Попробовал несколько раз ударить по ней обухом топора. Не знаю, каким образом запор успели отремонтировать, но он надежно держал дверь. Я не стал ничего ломать и спустился с крыльца.