Теперь уже мы с Матильдой смотрели на Сеславина во все глаза, почти не веря счастливому сечению обстоятельств, узнать, наконец, с кем нам предстоит иметь дело и как его отыскать. Капитан продолжил:
— Сын Погожина-Осташкевича Михаил учился вместе со мной в кадетском корпусе. Был очень добрым, благородным мальчиком. Отца его я видел всего один раз, он был еще не стар, но уже тогда необыкновенно суров. Миша перед ним трепетал, — Сеславин замолчал, погружаясь в воспоминания.
— Да, пожалуй, — после долгой паузы, продолжил он рассказ, — все совпадает. Их родовое имение Потапово, а Миша звался Михаилом Павловичем, так же как его императорское высочество. Это я точно помню. Мы еще в корпусе смеялись, что Погожины-Осташкевичи отец и сын, полные тезки императора и его младшего сына.
— А где он теперь? — волнуясь, спросила Матильда.
— Погиб уже после того, как я вышел из училища. Какая-то темная история, кажется связанная с его отцом…
Мы ждали, что он еще скажет, но тут прибежал казак и доложил, что поблизости нашлось подходящее дерево с оставшейся листвой. Сеславин, испросив у Матильды извинения, пошел следом за ним. После моего сеанса он даже меньше хромал, что я не замедлил про себя отметить. Мы же с француженкой остались со своими лошадьми.
— Что бы об этом думаешь? — спросила Матильда.
— Пока ничего, — пожал я плечами, — быть тезкой августейшей особы еще не смертный грех. Но, мне кажется, Сеславин знает что-то нехорошее об этом семействе, но не хочет говорить. Подождем, когда он освободится, может быть и расскажет. Как тебе он нравится?
Матильда сделала неопределенный жест рукой, скорее пренебрежительный, чем восторженный. Потом все-таки ответила:
— Мне кажется, его совсем не интересуют женщины. Обычный служака…
Характеристика оказалась исчерпывающая, особенно для командира партизанского отряда в тылу противника, в момент, когда решалась судьба державы.
— При его ранениях это не удивительно, — вступился я за Александра Никитича, — он же едва ходит!
— Все равно, — упрямо сказала она, — настоящего мужчину сразу видно. Он никогда не будет счастлив.
Против понятия «настоящий мужчина» мне возразить было нечего. Что это такое, знают только настоящие женщины. И, как мне кажется, главное качество настоящего мужчины видят исключительно в его слепом служении идеалу. Еще в его обязанность вменяется бросаться в огонь и в воду по первому мановению ручки этого идеала, быть по-царски щедрым, априори признавать правоту женщины по любому вопросу, при том не глядеть на сторону, оставаться мужественным, верным и слепоглухонемым.
— А мне показалось, что ты ему очень понравилась, — сказал я, — он так на тебя смотрел…
— Ты это серьезно говоришь или шутишь? — быстро спросила Матильда.
— Какие могут быть шутки, — без тени улыбки ответил я, — ты просто не замечала, он не сводил с тебя глаз!
— Странно, — сказала она, не глядя на меня. — Ты не знаешь, Сеславин женат?
— Не знаю, я же его вижу первый раз в жизни.
— Ты не знаешь, Сеславин женат?
— Не знаю, я же его вижу первый раз в жизни.
— Ну, мало ли, может быть, что-нибудь слышал, — задумчиво сказала она. — Что это он так долго…
Действительно, прошло более получаса, а капитан все не возвращался. Казаки и гусары начали устраиваться на отдых. Близость неприятеля, который напоминал о себе шумом и криками на дороге, нимало их не смущала. Причем выглядело это не фатализмом или показной бравадой, а уверенностью в своих силах, будто две с половиной сотни партизан могли противостоять великолепно отлаженной военной машине непобедимой армии.
Удивительно, но и я не чувствовал никакого беспокойства от близости французов. Даже мысли о том, что какой-нибудь любознательный солдат может забрести в лес и за нами погонится как минимум, отборная европейская кавалерия, просто не приходила в голову. Вроде они и мы были каждый сам по себе.
Скоро зашло солнце, и спустились серые осенние сумерки. Капитана все не было. Я уже начинал за него беспокоиться. Было непонятно, что можно высматривать на дороге в темноте. Однако партизаны вели себя спокойно, и никто не поминал пропавшего командира. Матильда волновалась не меньше моего, и когда к нашим соседям казакам подошел Алдоров, тотчас его окликнула:
— Господин штабс-ротмистр, вы не знаете, когда вернется Александр Никитич?
Штаб-ротмистр подошел к нам вплотную и негромко ответил:
— Этого, господин корнет, я вам сказать не могу. Вернется, как только управится. Однако думаю, быстрее, чем завтра к вечеру ему не успеть.
— То есть как это, завтра к вечеру? — невольно воскликнул я. — Он что, до сих пор сидит на дереве?
— Вот вы о чем, — наконец понял Алдоров, — его высокоблагородие давно с дерева спустился и сразу же ускакал в ставку с докладом. Вы знаете, он оттуда увидел самого Бонапартия в карете! Эх, жаль, сил у нас маловато, а то бы захватили узурпатора и войне конец!
— То есть, как это ускакал?! — возмущенно воскликнула Матильда. — А как же мы?!
— Вы бы потише кричали, господин корнет, — укоризненно сказал казачий офицер, — не ровен час француз услышит! Скоро придет поручик Редкий и все вам как есть расскажет. Александр Никитич его вместо себя оставил, а с собой взял только Сашу Габбе и малый эскорт гусар. Нам только и успел сказать, что на дороге в карете самого Бонапартия видел и нужно о том срочно донести Михаилу Илларионовичу.