В совете делегатов было шестнадцать членов Союза. Пятерых удалось найти. Они не верили своим глазам, обнимали пришельцев, плакали.
— Я не могу поверить, поверить не могу.
Каждый из них по очереди обнял Иуду за то, что он нашел Железный Совет, а потом Элси и Каттера за то, что они нашли и привели назад Иуду. Поздоровались с Дрогоном. Иуда объяснил им, что с ними монах Курабин, беглец из Теша, и они, смутившись, неловко помахали неизвестно кому.
Потом подошла очередь переделанных. Представителей Железного Совета.
Благоговейно, нет, скорее подобострастно «союзники» из нью-кробюзонского Коллектива сжимали руки или хвостоподобные конечности переделанных, заверяя их в своей солидарности.
— Сколько лет, — прошептал один, стискивая руку Рахула, который ответил ему неожиданно нежным рукопожатием своих нижних, ящеричьих, конечностей. — Ты вернулся. Хавер, где ты был? Боги. Мы вас так ждали.
Спросить хотелось так много. Как все было? Где вы были? Как живете? Не скучаете? Эти и другие непроизнесенные вопросы витали в комнате, словно духи. Когда кто-то наконец заговорил, то все услышали:
— Почему вы вернулись?
Каттер знал некоторых делегатов. Он вспомнил старую кактку по имени Опухшие Веки, из Объявленных вне закона; человека по имени Терример, чья партийная принадлежность была ему неизвестна, и Курдина.
Курдин, издатель «Буйного бродяги», был переделан.
Переделку осуществляли в зависимости от веяний моды. Каттеру доводилось видеть такие фигуры и раньше: пантомимные лошадки, так называли их в народе.
Курдина превратили в четвероногого. За его собственными ногами неуверенно шаркала вторая пара человеческих конечностей, а торс, которому они принадлежали, согнутый в талии, нырял в тело Курдина над пятой точкой, словно в мутную воду. Внутри него жил другой человек.
— Меня освободили, — тихо сказал он Каттеру, — когда все началось. Когда Коллектив брал верх. Они выпустили всех, кто был на исправительных фабриках. Но меня уже переделали.
— Курдин, — заговорил Иуда. — Курдин, что это? Что здесь происходит? Это Коллектив?
— Был, — ответил Курдин. — Был.
— Почему Железный Совет возвращается?
— Нас преследуют, — объяснил Иуда. — Нью-Кробюзон добрался до нас через пролив Огненная Вода. Они узнали, где мы. Сколько лет они ждали этого. Представляешь, Курдин, они даже в какотопическое пятно за нами полезли. Совет еще далеко, но скоро он будет здесь. Мы пришли, чтобы предупредить вас и посмотреть…
— Вы уверены, что милиция все еще идет по вашему следу? После пятна? А сами-то вы как через него пролезли?
— Мы их не стряхнули с хвоста. Может, их стало меньше, но они идут за нами. Даже если Парламент не верит в возвращение Железного Совета, посланные им убийцы все равно гонятся за нами.
— Но почему вы здесь?
— Из-за вас, конечно. Гром меня разрази, Курдин. Уходя, я уже знал — что-то происходит. Я знал, а когда рассказал Железному Совету, они решили, что пора вернуться домой. Чтобы стать частью всего этого.
«Но ты же не хотел, чтобы они вмешивались, Иуда».
Каттер поглядел на него со странным чувством.
— Мы возвращаемся. И вступаем в Коллектив.
Хотя на лицах «союзников» нарисовалась радость, Каттер мог поклясться, что к ней примешивалось еще что-то.
— Но Коллектива нет.
— Заткни пасть, — тут же набросились на Курдина остальные, — что за чушь ты несешь.
Но он, шокировав даже своих товарищей по кружку, встал на цыпочки — на все четыре ноги — и закричал:
— Мы все это знаем. Нам остались считаные недели, в лучшем случае. Все кончено. Нас окружили, сейчас добивают Дымную излучину. Шумные холмы, наверное, уже пали. На нашей стороне пятая часть комитета, остальные либо не знают, чего хотят, либо, того хуже, собираются мириться с мэром, как будто Парламенту сейчас это нужно. Нам крышка. Мы доживаем последние дни. А вы хотите втянуть в это дерьмо Железный Совет? Хотите, чтобы их тоже прихлопнули?
— Хавер, — заговорила молодая женщина, из «бешеных»; голос ее дрожал. — Тебе не понравится то, что я скажу…
— Я говорю это не из-за того, что со мной сделали…
— Именно из-за этого. Тебя переделали, хавер, а это трудно, теперь ты в отчаянии. И я не хочу сказать, что на твоем месте чувствовала бы себя лучше или что победа наверняка будет за нами, но я, черт возьми, считаю, что не тебе решать, крышка нам или нет. Лучше дерись вместе с нами, Курдин.
— Подождите, — Иуда говорил торопливо, как человек, чьи надежды рушатся прямо у него на глазах. — Послушайте меня, послушайте. Что бы ни было, что бы тут ни творилось, вы должны знать, что мы здесь не поэтому. У нас есть дело. Слушайте! Слушайте… Нью-Кробюзон падет… Мы слышали про видения, которые тут появляются, про мороки. Они ведь не прекратились?
— Нет, но стали меньше размером…
— Да. По той же самой причине, по которой брызги от упавшего в воду камня разлетаются в стороны, а не падают рядом с ним. Что-то надвигается. Теш не просит мира. Неважно, договариваются они с Парламентом, или с вами, или с теми и другими, или… им не нужен мир, они готовятся к концу.
Что-то надвигается. Теш не просит мира. Неважно, договариваются они с Парламентом, или с вами, или с теми и другими, или… им не нужен мир, они готовятся к концу. Мороки — это не оружие. Спирали — вот оружие Теша.
Когда коллективисты наконец поняли, то решили, что Иуда спятил. Но ненадолго.