— Притворяясь пророком, Джек, — сказал он, — не забывай держать глаза открытыми. Когда я сделаю свой ход… ты об этом узнаешь. У нас есть план.
— Говорят, Железный Совет возвращается.
Лицо женщины засветилось радостью.
— Он возвращается, — повторила она.
Все, что мог сказать по этому поводу Ори, было и без того очевидно. Ему не хотелось оскорблять собеседницу, и он попытался придумать что-нибудь, но не смог.
— Это сказка, — заявил он.
— Вовсе нет.
— Легенда. Никакого Железного Совета нет.
— Это они хотят, чтобы ты так думал. Раз никакого Железного Совета нет, значит, мы никогда не будем у власти. Но если Совет есть — а он существует, — значит, мы уже делали это раньше, сделаем и опять.
— Джаббер всемогущий, да ты себя послушай…
— Ты хочешь сказать, что никогда не видел снимков? Или они, по-твоему, ненастоящие? Думаешь, они специально построили поезд и заставили людей топать за ним, а впереди пустили женщин, шлюх? Да еще и детишек на крышу посадили?
— Что-то, конечно, было, я не спорю, только давно. Была обычная стачка, которую разогнали. А они все давно умерли…
Женщина засмеялась.
— Ничего ты не знаешь. Они хотели задушить Совет, они и сейчас хотят того же, но он возвращается. Кто-то из Союза отправился за ним. Мы получили известие. А для чего им туда идти? Сказать Совету, чтобы он возвращался, только так. А граффити, ты что, их не видел? Они же повсюду. Вместе с твоими спиралями и завитушками. ЖС-Я. Железный Совет — Я. Жду Свидани-Я. Он возвращается, и знать об этом — уже вдохновляет. Железный Совет нужен народу, и народ найдет его и будет верить в него, Джек… А вот чего ты не знаешь, — продолжала она и даже перестала сердиться, — мы тоже делаем шаги. Слышал бы ты, что говорит Союз.
Женщина пригубила вина и подняла на Ори глаза, даже с некоторым вызовом. «Она молиться готова на свой треклятый Союз», — подумал тот. Собрание мятежников, которое объединяло различные их группировки и неприсоединившихся.
— Многие в Парламенте уже зачесались, — продолжила она.
— Многие в Парламенте уже зачесались, — продолжила она. — Они не хотят этого признавать, но на некоторых фабриках мы решаем, выходить людям на работу или нет. И наверху готовы вести с нами переговоры. Парламент больше не правит Нью-Кробюзоном единолично. В городе двоевластие.
Вязальщица протянула через стол руку.
— Мадлена, — сказала она отчетливо. — Ди Фаржа.
Он пожал ее ладонь, тронутый таким доверием.
— Ори, — сказал он, как будто женщина не знала.
— Вот что я тебе скажу, Ори. Мы все бежим наперегонки со временем. Союз торопится, чтобы все было готово в срок. Остались считаные месяцы, а может, недели. И мы не ходим вокруг да около, мы мчимся прямо к цели. Мы же не дураки какие-нибудь. Мы спешим построить то, без чего нам не обойтись, — канал… — она оглянулась, — канал для передачи приказов, информации. Прошлой ночью был дан старт. Путь впереди долгий, но начало уже есть. Говорят, война выходит нам боком. На улицах полно калек. Если уж тешане смогли послать эту… — она зажмурилась и затаила дыхание, вспоминая пережитой ужас, — эту штуку, небесного соглядатая, то кто знает, на что они еще способны? Времени… вот чего нам не хватает, времени. А Железный Совет возвращается, — повторила она. — И когда люди об этом узнают, тут-то все и закрутится.
«Может, мы и впрямь в одной команде, — подумал Ори с грустью, которая озадачила его самого. — А гонка Союза — это и наша гонка».
— Все мы куда-то бежим, — сказал он вслух.
— Верно, только некоторые — не в ту сторону.
И тогда Ори задумался о том, как все будет. О том миге, когда все обездоленные, все трудяги, простой народ, если ей так больше нравится, узнают, что мэра, главы партии Жирного Солнца, повелителя Нью-Кробюзона, больше нет. Как все будет тогда?
— Хочешь вдохновения? — сказал он. Маниакальное упорство Мадлены снова его разозлило. — Я тебе его дам. Еще благодарить меня будешь, Джек. Мы задумали такое, такое… Людей пора будить.
— Они уже проснулись, Джек. Только ты этого не видишь.
Ори покачал головой.
Клипейский гвардеец Бертольд Сулион утратил веру в город, в мэра, в закон, которому присягал. Об этом рассказал Барон.
— Была, да вся вышла, вера то есть, — так он сказал. Клипейцам тоже не слишком доверяют. У них в присяге так и написано: «Я вижу и слышу лишь то, что мне позволяют мэр и мои обязанности». Так что Бертольд знает мало. Разве лишь то, что войну мы проигрываем. А еще он видит, какие сделки проворачивает правительство, пока его бывшие однокашники сражаются и гибнут. Наверху все прогнило. Вот и его верность: была, да сплыла.
Барон тщательно выбирал слова.
— Верность — такая штука… Она внутри тебя, как кровь. — Он постучал себя пальцем в грудь — А когда верность загнивает, как кровь при заражении, то вытекает из человека капля за каплей. И ее место занимает что-то еще, или остается пустая оболочка. Сулион сейчас — как раз такая оболочка. Он мечтает выложить все, что знает, и для отвода глаз просит много денег, но дело-то не в деньгах. Просто он хочет стать предателем. И хочет, чтобы мы ему в этом помогли. Хотя сам этого, может, и не подозревает.