— Русские, ручаюсь, уже знают, — вздохнул Золотых. — Позор на весь мир. Пошли, Степа…
Шелухин, отодвинув дверь, вышел из камеры с мертвецом и направился следом за начальством.
В холле перед лифтами столкнулись с Бардтиновым и Нестеренко.
— Господин полковник, — обратился Нестеренко. — Нашли вашего ординарца.
— Нашли вашего ординарца.
И указал на угол холла. Бардтинов предупредительно откинул штору — в пыли и мусоре валялся Олежка. Глаза у него были закачены.
— Мертв?
— Парализован. Тот же контактник, каким обезвредили вахтера и дежурного у одиночек, только доза, по-моему, побольше.
— Значит, трое… Еще кто-нибудь его видел?
— Архивариус видел. Даже говорил с ним.
— Говорил? — удивился Золотых. — О чем?
— Архивариус решил, что он из нашей группы, о чем и спросил. Пришлый вежливо ушел от ответа, и они разошлись.
— Вызови архивариуса… Это такой худой и мелкий?
— Да. Борис Стахович, такса. Он уже в кабинете.
— Значит, трое плюс один канцеляр. Профи высшего класса… Словесный портрет составили?
— Со слов дежурного у одиночек — уже да; с вахтером сейчас беседуют. Таксу теребят на предмет фоторобота, он дольше всех видел этого профи. Правда, в основном со спины. Ординарца вашего, понятно, еще не допрашивали.
— Так пусть его приведут в себя и допросят, черт побери!
— Выполняется, господин полковник. Врач заканчивает с вахтером и спешит сюда.
Золотых фыркнул. Спешит! Хрен ли теперь спешить? Ловкач, убивший Шарадниковых, уже далеко.
— Все трое сказали, что он был лысый. Абсолютно, даже уши. Немного похож на пинчера, но не чистого. В нашей картотеке нет никого похожего.
На лифте Золотых и Чеботарев поднялись в кабинет. Шелухин остался дожидаться доктора; Олежку пока вынули из угла и заботливо уложили на ковер перед окном.
В кабинете уже расположилась троица русских вээровцев — Коршунович, Лутченко и Баграт. Золотых ревниво зыркнул на них, но совершенно не уловил на их лицах злорадства, и от этого рассердился еще сильнее.
Хотя, правильно: чего русским злорадствовать? Только забот лишних добавилось.
— Ну? — спросил Коршунович. — Выкладывай, Семеныч. Чего накопали?
Золотых усилием воли подавил злость. Надо сотрудничать. Таков приказ, да и здравый смысл подсказывает, что надо. Загнать мучительный стыд поглубже, проанализировать случившееся, и обратить все что можно на пользу.
— Да чего тут рассказывать… Такой наглости не ожидал никто, этим он и воспользовался. Вошел с парадного входа, сунул вахтеру удостоверение… в закрытом виде. Потом сделал вид, что собирается его раскрыть, и выстрелил в вахтера. У лифтов в это время торчал мой ординарец; каким-то образом гость парализовал и ординарца; после чего поднялся на лифте. Затащил ординарца за штору в холле, и, видимо, сразу же направился в нужное крыло, из чего легко заключить: о местоположении арестованных ему было известно загодя. В коридоре столкнулся с местным архивариусом, перебросился парой фраз. Архивариус ничего не заподозрил, решил, что он из нашей группы, и пошел своей дорогой; этот без промедлений направился к одиночкам. Дежурный тоже принял его за одного из нас, что, в общем-то, вполне естественно. Откуда в здании управы посторонние? Проник внутрь, пропущенный тем же дежурным, и практически сразу постучался назад, дескать, забыл что-то. Моментально выключил дежурного. И все, больше его никто не видел. Вероятно, быстренько покинул здание, и тю-тю… Минут десять у него на все ушло, не больше.
— М-да… — протянул Коршунович. — Матерая работа.
— Матерая работа. А мотивы каковы, как думаешь?
— Шарадниковых заткнуть, — пожал плечами Золотых. Злость его мало-помалу испарялась. Коршунович подошел к делу очень корректно и профессионально. Золотых и сам к этому стремился. — Какие еще могут быть мотивы, сам подумай?
— А если это волки? — вмешался Чеботарев. — Очень ведь бесцеремонная работа. Прям, как на Пожарке ночью…
— Вряд ли, — усомнился Коршунович, задумчиво качая головой. — Волки в Берлине клали всех без разбору — намеченных жертв, свидетелей, людей из полиции, если те успевали вмешаться. А тут очень чистая работа. Убиты только Шарадниковы, остальные просто временно выключены из событий. Образцовый «фитиль».
— Твоя правда, — кивнул Золотых. — Не волчья это работа, нутром чую…
— Погодите, — вставил вдруг Чеботарев. — Говорят, этот фрукт был лысый?
Золотых уставился на него.
— Лысый. А что?
Чеботарев возбужденно, потер щеки.
— Дьявольщина! Подвал на Пожарке! Куда мы ночью ездили!
— А что — подвал? — не понял Золотых.
Чеботарев изо всех сил пытался казаться спокойным.
— Шелухин там все досмотрел как следует… с помощью экспертов, разумеется. Это только на первый взгляд там подобрали все до крупинок, как я докладывал. А на деле мы нашли несколько волосков у зеркала. Свежесрезанных. И еще — на самом зеркале, на умывальнике, в стоке… В общем, вечером тот, кто в этом подвальчике обитал, с большой долей вероятности подстригся, а затем наголо выбрил голову.
Золотых задумался.
— А потом, выходит, инсценировал собственное похищение, так что ли? — спросил он с сомнением.
— А почему нет? — Чеботарев все более увлекался собственной версией.