Они стояли на улочке, которая ответвлялась от бульвара и огибала вокзалы с востока. Цицаркин незаметно указал в сторону бульвара.
Там полиция оттесняла зевак от пивного ларька.
Рихард тихонько присвистнул:
— Е-мое, Юра! А ведь он его убил, скорее всего!
— Сходи, глянь, — велел Цицаркин. — Я у касс буду.
Рихард послушно кивнул, и направился на бульвар, к толпе. Уже первого взгляда поверх голов хватило, чтобы понять: связной действительно мертв. По поведению полицейских медиков это сразу угадывалось, по мелкой суетливости, когда предательски подрагивают руки и вдруг становится неуютно.
«Вот ведь странно, — подумал Рихард. — Им ведь не так уж редко приходится сталкиваться с трупами. Правда, почти все умирают по естественным причинам. Реже — от несчастных случаев. Неужели так важно — кто направил роковую стрелу Аида, слепой случай или живой человек?»
Наверное, это действительно важно. Потому что «смерть» и «убийство» — вовсе не синонимы, как может показаться иным горе-мыслителям.
Инстинктивно Рихард приблизился к толпе с подветренной стороны; еле знакомый запах редкого феромона сразу насторожил его. Он не сразу узнал, что это за феромон, чувствовал только, что это запах какого-то насекомого. Причем, не местного насекомого, не эндемика. А потом поглядел на связного, и вдруг сразу узнал эту характерную скрюченную позу, неестественную для живого человека. Сокращенные мышцы рук, ног и спины… И Рихард понял чем это может быть вызвано. И еще понял, что может за этим последовать. Одно неосторожное действие любого из полицейских, и все. Еще один труп. А может и не один, прежде чем они сообразят в чем загвоздка. И через три-четыре минуты после укуса у жертвы точно так же скрючатся мышцы рук, ног, выгнется в судороге спина…
И запах опасности вряд ли кто в состоянии различить: даже у полицейских обоняние не чета истинно собачьему. А уж об обычных людях и вспоминать в этом смысле не стоит.
Рихард лихорадочно соображал — что делать. Вмешиваться — нельзя, полицейские его просто так не отпустят, а значит задание провалено. Но и оставить все, как есть, казалось подлостью. Он, конечно, агент, и все такое прочее. Но этому городку еще только предстоит выдержать то, что некоторое время назад пережила Европа, особенно Берлин.
Смерть за смертью.
Но к счастью, один из медиков оказался на редкость глазастым. Рихард заметил, как он вдруг замер, потом присел на лавочку рядом с трупом, заглядывая ему за шиворот. Потом отшатнулся, и что-то негромко сказал коллеге. Тут же прибежал располневший овчар начальственного вида, и медики наперебой стали ему что-то доказывать, то и дело тыча пальцами в сторону лавочки. Потом в руках медиков возник контейнер для образцов, и Рихард понял, что ничего плохого уже не случится. Все, что могло случиться плохого — уже случилось. Связной этой недели мертв, а его убийца ускользнул.
Рихард еще некоторое время понаблюдал за манипуляциями полиции, и ровным шагом направился к месту, где ожидал его Цицаркин.
Встретились они спустя четверть часа.
— Ну? — поинтересовался Цицаркин тихо.
— Труп, — отрапортовал Рихард. — Голодный кара-шакун за шиворотом.
Цицаркин поморщился:
— Господи, а это ты как выяснил? Полицейские, что ли, рассказали?
— Полицейские чуть сами на него не нарвались, — беспечно сообщил Рихард. — Я, вообще-то, много занимался ядовитыми инсектоидами. В свое время.
— Блин, чем ты только не занимался, — пробурчал Цицаркин. — Ладно, поехали…
К счастью, очереди у касс не оказалось. В этих неразбалованных рафинированной европейской цивилизацией краях все еще существовали очереди.
Еще через четверть часа они тряслись в полупустом биобусе «Алзамай-Шумилово». Биобус поскрипывал и натужно гудел. Цицаркин и Рихард устроились особняком, на заднем сидении, в пыли и духоте.
— Ты успел его рассмотреть? — спросил Цицаркин, задумчиво уставившись в окно.
Рихард сначала решил, что напарник спрашивает о мертвом связном, но потом понял, что мысли Цицаркина последние минуты, конечно же, занимал только удравший афган.
— Толком — нет, — покачал головой Рихард. Получилось это у него очень смешно: головой Рихард качал из стороны в сторону, но прыгающий по кочкам биобус подбрасывал его вверх-вниз, и оттого казалось, что голова нескладного долговязого дога болтается, словно пестик в колоколе, без всякой системы, сама по себе.
— Sarvipiru! — выругался Цицаркин по-балтийски. — Зачем ему понадобилось убивать связного? Мог в конце концов просто оглушить, увезти…
— Ты потише, Юра, — предупредительно понизил голос Рихард.
— Да не услышат они ни хрена, — отмахнулся Цицаркин и тяжко вздохнул: — Мы ж на неделю без связи остались, ты соображаешь или нет?
С минуту они молча пялились в окна. Мимо тянулась заметно тронутая цивилизацией пригородная тайга.
— Кто это был, как думаешь? — поинтересовался Рихард.
— Думаю, не сибиряк, — предположил Цицаркин. — Сибиряк убегать не стал бы. Да вообще сибиряк не стал бы связного класть: нас бы всех троих аккуратно упаковали, и все дела. Им сведения нужны, а не трупы.
— Не упаковали бы. Я ж следил.
— Да не в этом дело. Попытались бы упаковать. А афган только вычислил — и сразу же этого, как его… таракана за шиворот.